Иван Серков - Мы с Санькой — артиллеристы...

Мы не столько слушаем, сколько смотрим на неё, и под нашими взорами она часто краснеет. От сверхвоспитанности, что ли? А может, от скептических улыбок? А скорее всего потому, что мы же — не дети, а хлопцы на подбор, хоть и шкеты. И все в погонах. Это тебе не гражданские скворцы.

Когда она уж очень распевалась про девчат и женщин, про деликатность обращения с ними, один из «рыцарей», по-моему, Мишка Цыганков, из-за моей спины отозвался вслух:

— И в очереди за хлебом уступать?

Алла Аркадьевна растерялась и в который уже раз закраснелась вишней. Но тут её выручил капитан.

— Разговорчики! — строго осадил он любопытного. — Вам говорят про этикет, а вы вопросы задаёте без разрешения!

Так Мишкин вопрос и остался без ответа. Видимо, этой пигалице-красотке, и капитану с ней вместе не чего сказать. Очередь за хлебом — не рыцарское гульбище: уступишь — сам будешь голоден. Вот как тут быть, чтобы и хлеба добыть, и рыцарем остаться?

На перемене у нас только и разговоров было, что про Аллу.

— Вот, этикетка! — показал большой палец Коля Кузнецов, и мы с ним согласились.

— Ничего себе, — сказал и КостикПискля.

Один только Мишка Цыганков не может жить без «цирка». Сложив губы бантиком, он прошёлся перед нами по-девичьи и прощебетал голосом Аллы Аркадьевны:

— Вы должны быть рыцарями, мальчики.

Не успели мы вдоволь рассмеяться, как из класса выбежал Лёва Белкин, а за ним вдогонку — наш художник Расошка. Художник делал попытки выхватить из Лёвиных рук какую-то бумагу, а тот со смехом отбивался. И вот бумага пошла по нашим рукам. Это оказался портрет Аллы. Не то чтобы очень, но этикетку в нём узнать можно. Значит, наш художник уже готов — влип по уши, влюбился. Острый на язык Коля-москвич на это сказал:

— Любви все возрасты покорны.

Следующие занятия Аллочка-этикетка, как мы сейчас называем новую преподавательницу, проводила уже не с одним нашим взводом, а со всей батареей вместе. Проходили они в столовой, когда уже всё училище пообедало. Нашу батарею с обедом специально задержали, и мы ради науки ходили голодные целый лишний час. Это чтобы на занятиях нам никто не мешал. Дело серьёзное — Аллочка будет нас учить культурности. Это мы так сами догадались, ведь какая же может быть ещё в столовой наука.

И вот на наших столах кроме нарезанного хлеба и бачков с супом белые салфетки, вилки и тупые, словно бабушкина мотыга, ножи. Это всё называется сервировкой стола. Правда, вилки на столах всегда есть, если мы и не учимся есть, а просто едим, но ими мало кто пользуется, разве уж какой большой интеллигент.

И начались мучения и смех: салфетку за воротник, словно маленькому слюнявчик, вилка — в левую руку, нож— в правую. Кому это нужны такие манеры? Да меня бабушка всегда по левой руке била за столом, когда я брал ею что-нибудь, кроме хлеба. Да я свой век прожил без разных там вилок и, когда было что кушать, никогда из-за стола голодным не вылезал. А тут котлета — наполовину с хлебом, и её нужно резать, словно у тебя зубов нет. А попробуй её ещё до рта донести левой рукой да на вилке. Нет, ложка — более надёжный инструмент: и быстрее, и поудобнее.

Но вилки ещё что? Не в них вся культура и весь этикет. Тут надо кушать так, будто тебе и не хочется, спокойно, рассудительно, словно телёнок жвачку жуёт. А ведь мы привыкли — аж за ушами трещит — не жуём, а «рубаем». Нам эти манеры не шли не ехали. Когда смотрят на нас Аллочка и офицеры, манерничаем, а как только отвернутся — опять по-своему. И урок культурной еды закончился досрочно.

— Всем и всё понятно? — спросила Алла Аркадьевна, вдруг увидев быстро опустевшие тарелки.

— Нет, — нашёлся шутник во втором взводе, — вот если бы снова повторить.

Батарея расхохоталась, а Этикетка покраснела.

Тут офицеры на нас прикрикнули, и на этом занятия закончились. А ужинали мы уже по-человечески, без барских замашек. Конечно, мы поняли, как ведут себя за столом согласно этикету, но ведь это, наверное, нужно не каждый день и не везде, где-нибудь только в больших гостях. Позовут — не подкачаем, покажем и этикет.

А между тем некоторые из нашего взвода часто начали вздыхать. И не без причины. Видимо, здесь виновата Аллочка. Один из таких мучеников — Коля Кузнецов. Её портрет, нарисованный Расошкой, он тогда в коридоре хозяину так и не отдал, хотя и подъегорил, что любви все возрасты покорны.

— Я отдам его ей, — пугал он бедного художника, и тот бледнел при этом и краснел. Но портрет оказался в Колиной тумбочке, прикреплённый к внутренней стороне дверцы. Правда, повисел он там мало — сорвал Юрка-старшина. Словом, мы знаем цену Колиной бравады — страдает тайно.

А чувства Вани Расошки на виду. Этот всё рисует и рисует даму своего сердца по памяти. Два новых портрета Аллы-красотки наш капитан уже отобрал у него на самоподготовке. Мы думали, что ему сразу будет от капитана нагоняй, но с первым портретом обошлось. Педант только внимательно посмотрел на это рисование и в задумчивости сказал:

— так-с, мой юный друг, вам нужно не здесь учиться, но если вы уж попали сюда по воле судьбы, то будьте добры изучать тригонометрию.

А нагоняй уже был на второй день за новый портрет.

Лёва Белкин тоже сейчас почему-то часто поёт в пустой умывалке:

Так не все же умеют рисовать и петь. Есть вздыхающие и незаметно. А Мишка Цыганков очень смешно показывает на перерывах наших мучеников, то закатывая глаза под лоб, то хватаясь за сердце с самым несчастным видом.

И вот однажды…

Это произошло на уроке танцев, которые также входят в этикет. Я не верил когда-то Юрке, что здесь будут нас учить и танцевать. Так вот учат. И не какой-нибудь там «Сербиянке». И не под балалайку, не под гармошку с бубном, а под духовой оркестр. Видимо, ждут нас в дальнейшей нашей службе частые балы, поэтому танцы здесь все бальные: вальс, краковяк, падекатр, падеспань, или, как мы его называем, «пойди спать».

Но пока что мы взялись только за вальс. Алла-этикетка сначала учит нас, как приглашать даму. Их, оказывается, приглашают не так, как мы Катю с Сонькой: «Эх, пойдём потанцуем!» Здесь надо кланяться. Разумеется, не так, как перед иконой, а только головой так кивнуть, будто она хочет у тебя отвалиться. Притом обязательно и каблуками хлопнуть. Так полагается по этикету.

У нас дам нет, и поэтому батарею разделили надвое: половина — кавалеры, половина — дамы. Я — кавалер, а Санька — дама. Я покачал головой, Санька поприседал, расхохотался и поменялись ролями: я поприседал, а Санька покачал головой. И все так. По команде Аллы Аркадьевны. Затем она громко похлопала в ладоши и звонко на весь спортзал объявила: