Иван Серков - Мы с Санькой — артиллеристы...

Тогда мне конец. Правильно выколото у того ростовского «принца» на руке — «нет в жизни счастья». Однако хоть и со слабой надеждой, но записался и я. Русский язык я уже исправил, на первом же диктанте получил четвёрку. Так что тут подполковнику не к чему придраться. Но ведь он может вспомнить моё опоздание на физзарядку, и ту весёлую забаву «по кочану». Тогда Санька пойдёт один — он заслуженный. Надо будет попросить, чтобы он хоть дома там не рассказывал о моих «успехах» и перед девками не распускал язык. Пусть скажет, что я на дежурстве. А лучше всего — в карауле. Правда, караульной службы мы не несём — всё, что нужно караулить, сторожат солдаты, — но откуда они там знают. Зато звучит весомо. Особенно оценит отец, сам бывший вояка. Он знает, что такое караул.

Но, к моей большой радости, никто меня из списков не вычеркнул, даже подполковник Асташевский. Какой хороший человек. Зла не помнит. А то болтают о нём разное: и придирчивый, и занудливый, и Маятник, и Грызь. Если немного и погрызет, то от них не отпадёт. Ну и народ.

Кто не служил в армии, тот и не ходил в увольнение, а значит, и не знает, какая это радость. Особенно когда ты идёшь первый раз, когда тебя ещё не видели дома в военной форме. Белые подворотнички подшиваются так, как никто их не подшивает и перед генеральским строевым смотром, — ни морщинки, ни складочки. Пуговицы, эмблемы и пряжки давно горят золотом, а их всё чистят и чистят зубным порошком, а ещё лучше — асидолом — специально для этого придуманной мазью. Возле стола с электрическим утюгом очередь, к зеркалу не пробиться — народ собирается в увольнение. Вокруг весёлый смех и гомон: ты куда? а ты куда? а давай пойдём туда. Во взводах идёт временный обмен с теми, кого обидела судьба, кого вычеркнули из списка. Выбираются ботинки по ноге, гимнастёрки не такие широкие в плечах, картузы, которые не лезут на уши. Святое дело — отдать всё лучшее и красивее товарищу. А не отдашь, так и сам потом не проси. Таков закон.

Кому бы мы только ничего не дали и не поменяли, так это дубине Лобану с первого взвода. Это — чтобы он не щеголял перед Аллой-этикеткой, к которой, видимо, и собирается. И куда человека несёт, если это действительно так? Она же, пигалица, хоть и молодая, но ему не пара — лет всё-таки на пять старше его, если не на больше. Возможно, что он пыль нам пускает в глаза: знайте, мол, наших, мелюзга. Конечно, у нас под носом ещё не ходило лезвие бритвы, а у Лобана уже ходит, потому что там растёт какой-то рыженький пушок, который он называет щетиной.

Но пыль или не пыль, всё равно ничего не дадим. Пусть и не просит.

Однако Лобан у шкетов ничего и не попросил. Он и без нас нарядился не только по форме, но и по моде.

Эх, мода-мода, и чёрт тебя выдумал на нашу голову! Даже сюда, в армию, она лезет. Тут же всё расписано и раскрашено: что, как и когда носить. Здесь же форма одежды утверждена самым главным из маршалов. Выше этого, видимо, не прыгнешь. Но мода сильнее и маршала. Она может форму видоизменить.

Нам выдали офицерские картузы, о которых мы с Санькой столько мечтали. Кажется, куда уж лучше? Но такие картузы среди воспитанников училища не в моде. У них, видите ли, козырьки большие, а верх мал. Почти все старшекурсники ходят в картузах, в которых козырёк всего на три пальца, он чуть прикрывает лоб, зато верх большой, словно решето, и так туго натянут, будто барабан. Вот это шик!

А подполковнику Асташевскому такой «шик» не нравится. Он строго предупредил, что если увидит в батарее такого модника, будет тот модник ходить в старом, изношенном картузе, но по форме. А об увольнении пусть и не думает. Он не позволит нарушать форму одежды. Если она кому не нравится, пусть идет прочь с училища и читает в городе вывески по складам. Вот почему мы с Санькой козырьки ещё не урезали, но в батарее уже нашлись такие.

Гимнастёрки у нас тоже не по моде. Их стоило бы и укоротить, чтобы не были такие длинные, словно подол в юбке. Но тут дело поправимое, нужно только уметь подпоясываться, а то можно низ подвернуть и подшить, не отрезая.

Хуже дело со штанами: дудочки! Ну кто, скажите, носит такие брюки, если в моде клёш? Вот матросам — тем позавидуешь. А тут толку из того, что сукно синее и красные офицерские канты. Видно, тот, кто их кроил и шил, ни черта в настоящих штанах не разбирается.

Но и это горе — не беда. Мы уже от старшекурсников узнали, как можно из дудочек сделать клёш. Во-первых, можно разжиться такой же материей, из которой сшиты брюки, и вшить в дудочки клинья. Будет клёш не хуже матросского. Где разжиться? А для этого нужно дружить с каптенармусами. В их каптёрках чего только не найдёшь. Попадаются там и старые, изношенные брюки. Вот из них можно и выкроить клинья. Есть и такой способ, что и вшивать ничего не надо. Можно вырезать клинья из фанеры, которой хочешь ширины. Разумеется, их в штаны не ушьешь, тут другое. Брюки нужно смочить, а затем под горячим утюгом натягивать их на фанеру. А сукно терпит, растягивается, только не надо уже через силу, а то дудочки треснут по швам, а то и расползутся по живому.

Вот если ты это сделаешь да ещё ночь переспишь на тех клиньях вместе со штанами, положив их под подушку, то утром будет у тебя клёш на загляденье. Такой клёш имеет преимущество даже перед расшитым. В расшитых, был случай, хлопцы однажды пришли из увольнения посрамлённые. Им патруль лезвием порезал вставные клинья. Да и в училище начальство надо обгонять — заставит распороть. А клёш цельнорастянутый всех ставит в тупик: и патруль и начальство. Посмотрят, что ничего не вшито, и плечами пожимают. А пройдёт день-другой, и всё становится на место: сукно садится. Вот в этом недостаток такого клёша. Перед следующим увольнением снова нужно его натягивать на фанеру. А штаны же, конечно, не железные — часто рвутся при этом, холера.

Все эти премудрости нам знакомы, но мы с Санькой перед первым увольнением боимся их применить. Может быть, что подполковник сам проверит каждого, раньше чем выпустит за порог казармы. Тогда и не захочешь той моды.

Так оно и случилось. Подполковник всех, кто идёт в увольнение, проверяет сам. Ну, думаю, дядька Лобан погорит, вылетит из строя шпунтом. И тогда мы ему весело споём «напрасно старушка ждёт сына домой» Под «старушкой» имея в виду Аллу Аркадьевну, конечно.

Но Лобан оказался не таким лопухом, как нам думалось. Он встал на проверку в обычном обмундировании и, только получив записку об увольнении, пошёл переодеваться в модное, одолженное у кого-то из батареи второкурсников. Там у него нашлись приятели. Ничего — не погорел здесь, так в городе, даст бог, схватят патрули.

И вот мы с Санькой, осмотренные комбатом с головы до ног и благословлённые им на хорошее поведение в людях, уже за воротами КПП. Впереди почти полсуток воли — иди куда хочешь, беги на все четыре стороны. И планы у нас прямо-таки наполеоновские — идти и всех покорять своим видом и подарками. Мы сегодня люди богатые. У меня за плечами вещевой солдатский мешок, а в нём для бабушки два брусочка душистого мыла, которые были выданы мне для умывания. Я их сберёг, сам пользуясь обмылками, что оставались после бани. Пусть старуха хоть в конце своей жизни помоется туалетным мылом, пусть понюхает, как оно пахнет. Она век такого не нюхала.