Юрий Ермолаев - Гордимся тобой, пионер!

— Намасте! — послышалось сзади.

Боря обернулся. Рядом стоял мальчик чуть повыше его ростом. Боря почувствовал, что два карих хитрых глаза с любопытством рассматривают его.

— Здесь моя сестра учится, — пробормотал Боря. — Она говорила… А кто это всё сделал?

— Клуб юных путешественников.

— Туристов?

— Иногда и туристов, — загадочно ответил мальчик. — Но вообще-то путешествия у нас главным образом воображаемые.

Чувствуя, что Боря не понимает, мальчик продолжал:

— По карте, по книгам, фотографиям, рисункам.

— Как же можно так путешествовать?

— Очень просто! Вот смотри!

Новый знакомый подвёл Бориса к стенду и начал рассказывать. Боря будто проходил по улицам неведомых городов. На рисунках и фотографиях он видел удивительные здания — каждое со своей историей, любовался пышной тропической растительностью, рассматривал непривычных для его глаз животных.

Папа, возвращаясь из своих поездок, не рассказывал так интересно! Конечно, у него и не было столько фотографий, рисунков, макетов…

— Вот так мы и «путешествуем»… А зовут меня Слава. А тебя как?.. Боря?.. Я в исторической секции. Поэтому мне почти всегда приходится рассказывать первым. Потом рассказывают ребята из географической секции, потом из литературной. У них работа почти такая же интересная, как и у нас. Стихи читают, рассказы, а иногда маленькие сценки ставят. А картины и открытки подбирают ребята из секции индийского искусства, Все наши путешественники теперь про Индию столько знают, что ни в одном учебнике не написано…

— И много у вас ребят, в клубе-то?

Слава пожал плечами.

— Надо будет посмотреть в летописи. У нас есть своя летопись: такая книга про историю нашего клуба. Там всё записано.

На столике, рядом с макетом завода, строящегося в Индии совместно советскими и индийскими рабочими, лежал большой альбом. Новый Борин знакомый начал быстро листать страницы.

— У нас есть тут список всех членов клуба… Думаешь, каждого принимают?

Оказалось, что стать «юным путешественником» не так-то просто. Нужно было прежде всего иметь отличные отметки по иностранному языку. Это понятно. Нельзя же доверить переписку с зарубежными друзьями человеку, который будет делать ошибки в письмах или бегать к учителю и спрашивать: а что мне здесь написали?

Боря вспомнил о мопсах и невольно покосился на свой портфель с открытками.

Впрочем, вспоминать об этом некогда. Боря едва успевал задавать вопросы:

— А кто на этой фотографии, а что здесь снято?

— Индийские танцовщицы выступают на сцене Колонного зала Дома Союзов. А вот они же среди ребят. Вот с самого края на этой же фотографии я.

— Куда это вы собрались с рюкзаками? Неужели в Индию?

— Поход в Калинин. На родину первого русского путешественника по Индии Афанасия Никитина. А вот все мы у памятника Никитину.

Боря не раз ездил в Ленинград. Поезд выходил из Москвы поздно ночью. Перед самым отправлением радио извещало: «Первая остановка Калинин».

Что в Калинине родился Афанасий Никитин, Боря знал, но никогда и не думал о том, что интересно было бы побывать на его родине.

— А из других школ вы принимаете в клуб?

— Зачем? — удивлённо спросил Слава. — Разве вы у себя не можете такой клуб организовать?

— Так мы же индийские языки не изучаем, — вырвалось у Бори. И он тут же понял, какую глупость сморозил: как будто путешествовать можно только по Индии!

Прибежав домой, Боря вытащил из ранца открытки. Какое счастье, что он не успел показать их никому в Галкиной школе, не затеял разговор о них…

В комнату, переваливаясь, вошёл соседский Колька.

— Боря, поиграй с малышом! — донёсся голос мамы.

Колька покосился на открытки в руках Бори.

— Собачка? — осторожно спросил он.

Коля знал, что в Бориной комнате ничего нельзя трогать, и никогда не тянулся к вещам. Он только встал на цыпочки, чтобы получше разглядеть мопсов издали.

— Хочешь подарю?

— Хочу, — вздохнул малыш. — А эти?

Коля протянул руку к остальным открыткам, но Боря остановил его:

— Не трогай. Это я отнесу в школу. Будем путешествовать по ГДР. Понял?

На выставке «Дружба пионеров всех стран» больше всего народу было около стенда, посвящённого немецким ребятам.

Школьники и взрослые рассматривали фотографии — памятник Шиллеру и Гёте в Веймаре, пионерская «республика» имени Эрнста Тельмана, гигантский лагерь близ Берлина; ребята на строительстве нефтепровода дружбы, что начинается на промыслах восточнее Волги, пересекает добрую половину Европы и несёт целую реку нефти в ГДР.

Были здесь и модели «Вартбурга» и «Трабанта», то есть «Спутника» — легковых автомашин, выпускаемых немецкими заводами; и альбом с рисунками, присланный из Дрездена, и макет домны — детища советских и немецких рабочих, сооружённый во Дворце пионеров в Котбусе.

О каждом из экспонатов рассказывал плотный, загорелый восьмиклассник. Говорил он обстоятельно, подкрепляя свои объяснения свидетельствами: «А об этом написал нам Гюнтер из города Галле», «Это мы узнали от Бригитты из Лейпцига». У всех экспонатов была своя, пусть маленькая, история.

Экскурсоводом был Борис, тот самый Боря, который два года назад пришёл в школу к своей сестре, чтобы обменять мопсов на индийские открытки.

Мы выехали из Тегерека на рассвете. Дед Шермат — низенький, толстый возчик сельпо — сказал, что, возможно, часов в девять-десять утра мы будем на Кыргоо. «Поздновато, — возразил я. — Ведь до Кыргоо, говорят, всего двадцать километров». — «Э! Торопятся только домой, — ответил старик. — А я еду в командировку… на два дня». Если бы я знал путь на Кыргоо, я бы ещё вчера ушёл один. Но меня отговорили: много дорог в горах и любой человек, незнакомый с ними, легко заблудится.

И вот я сижу в арбе рядом с Шерматом. Позади гулко охает большой чугунный котёл и дребезжит железная печка. Горкой высятся мешки с мукой и ящики с макаронами. На одном из ящиков сидим и мы с Шерматом. По небу протянулись широкие розовые полосы — отблески близкой зари. Но тут, в долине, ещё темно. Холодными звёздочками светятся огоньки удаляющегося Тегерека.

Пара лошадей, запряжённых в арбу, шла нехотя, часто останавливалась. Дед Шермат не торопил их. Он опустил вожжи и, поплотнее запахнув меховую шубу, дремал: лишь изредка, спросонок, по привычке он чмокал губами и чуть-чуть дёргал вожжи.

Где-то вдали за горами разгорался костёр; небо побелело, наступило утро.

Неожиданно позади арбы послышался весёлый свист и затем мальчишеский голос: