Олег Шатков - Ни-чё себе!

— Чего испугался? За почерком следи.

Я возвращаюсь на диван, закрываю глаза и вижу то позднее утро. Голубое зеркало озера, золотой обрыв пляжа. Даже сквозь дымку припекает солнце. На пляже по берегу, в воде — муравейник блестящих тел. Музыка транзисторов, возгласы, визг. В этот шум периодически врывается стрекотание нашей моторки. Разворот — фал яркой оранжевой змеей описывает вокруг присевшего в воде «лыжника» дугу, натягивается, и в следующее мгновение лыжи выносят счастливца на поверхность бурлящей воды.

Я уже сделал один заход. Правда, где-то на середине озера кувыркнулся, но удачно выбрался, и, заканчивая свое «выступление», лихо вылетел на мелководье, почти на самый берег. По лицам Ромки и Ярошки определил: высший класс. Скоро опять моя очередь, точнее — наша. Я — на лыжи, Ромка — в лодку. Теперь его черед кататься.

— Папа! Ну, скоро? Пап? — поминутно дергает он меня.

— Скоро, Ромка. Скоро.

Сын волнуется по делу. Володя уже полтора часа старается, а желающих меньше не становится, да и бензин на исходе. Перед нашим заездом Володя заглушает мотор и говорит:

— Все!

У нас вытягиваются лица.

— На двух парах ездить будем, — помедлив, добавляет он.

Шутник Володя.

— Мотор-то потянет?

— Попробуем.

И в самом деле, почему не попробовать? Лыж — две пары, фала — два. Надо попробовать. Загрузили в лодку Ромку, предварительно натянув на него теплые штаны, курточку застегнули на все пуговицы. В другое бы время без скандала не обойтись, а сейчас у сына лишь губы к ушам тянутся.

Первыми катались я и Юрий Дмитриевич, крепкий основательный мужчина килограммов под девяносто. Во мне — шестьдесят. Итого — полторы сотни. Меньше парных килограммов «собрать» из находившихся на берегу мужчин не удалось. Присели. Мотор взвыл, и лодка стала набирать ход.

— Папа! Я править тобой буду! — кричит Ромка.

— Лучше держись покрепче!

Фалы натягиваются. Нас потащило, но — слаб мотор.

— Выпрыгивай! Выпрыгивай вверх, — командует Юрий Дмитриевич. — Лыжи! Лыжи ориентируй!

Сам он, однако, конвульсивно изгибаясь, по пояс в воде волочится за лодкой. Не подымают лыжи — слаб мотор. С лодки что-то кричит Ромка — правит мною. Ему, конечно, оттуда виднее, что я делаю не так. Нет, это не катание, бросаю фал и, уходя под воду, слышу звук звонко взвывшего мотора…

— Пап, а слово «водка» в середине через «д» или «т» пишется?

Вот уже до чего дописался сын — до водки. А я еще только выныриваю.

— В середине через «д».

…Когда я вынырнул на поверхность, меня поразила тишина. Очень тихо. Огляделся. Впереди, метрах в тридцати-сорока отфыркивался Юрий Дмитриевич, а еще подальше покачивалась наша моторка… вверх днищем. И никого вокруг.

— А-а! Ромка?!

Повторить крик после я уже не мог, одно сипение. Казалось, легкие разорвались, в горло насыпали стеклянной пыли, голосовые связки полопались и дрябло повисли.

— Ромка?!

Озеро, еще минуту назад такое приветливое и ласковое, сейчас истирало мой голос, цепко держало мои руки и ноги.

Впереди, подымая фонтаны брызг, торопился к лодке Юрий Дмитриевич. Около нее виднелась только голова Володи. Вскочить бы на ноги, добежать — всего-то несколько прыжков. Но везде вода. Вода! Страшная, темно-зеленая вода, которую я ненавидел! Ненавидел! И бил по ней руками, отбивая о ее деревянную поверхность свои тряпочные мышцы.

Мысли лихорадочно скакали в голове: что делать? Где искать? Лодка, перевернувшись, прошла по инерции. Сколько?

И вдруг около лодки показалась маленькая головка. Володя подсаживает кого-то, и на ее днище заползает человечек. Есть бог на свете! Я перестаю двигать руками — сил нет. В голове пусто. Радости не чувствую — нечем чувствовать.

Снова, но уже медленно, как снулая рыба, гребу к лодке. Юрий Дмитриевич с Володей уже посадили сына на спасательный круг. Проплывая мимо Володи, спрашиваю:

— Что случилось?

— Да, понимаешь, заклинило что-то. На повороте как раз. Рвануло, я и… Не пойму, что случилось.

Вид у Володи виноватый.

— Не бери в голову. Меня высечь надо.

На меня смотрит Ромка, немного сконфуженно и напуганно. Как будто его должны ругать за что-то, а за что — он и сам не знает.

— Как дела? — спрашиваю.

— Нормально, — голосок сына вздрагивает. Но отвечает уверенно.

— Молодец. Не холодно?

— Не. Я же в куртке.

Действительно. «Гири», — думаю про себя.

— Ну, поехали.

Перебрасываемся пустячными, не относящимися к происшедшему фразами. Плывем к берегу. Держусь одной рукой за круг, другой гребу.

Берег черен от людей. Подплывает лодка:

— Давай, мужик, ребенка-то. Застудишь.

Я смотрю на Ромку. Он отрицательно качает головой:

— Сами доплывем, до берега недалеко.

— Спасибо. Сами доплывем. Недалеко до берега, — отвечаю я.

Вот и берег, десятки рук подхватывают сына, ощупывают, раздевают, обтирают, заворачивают в сухое. Кто-то запричитал и тут же замолк. Я стою в стороне. Ловлю Ромкин растерянный взгляд. Как же — такое внимание! Ромку уносят в домик натирать водкой. (Вот и я дошел до водки с буквой «д» посередине).

Синяя, с багровыми прожилками пелена надвигается мне на глаза, ноги трясутся, тело бьет крупная дрожь. Отхожу в кусты.

Долго сижу на песке, смотрю, как спасательный катер буксирует нашу моторку. На сегодня откатались.

— Я закончил.

— Что? — спрашиваю я.

Передо мной стоит Ромка и сует в руки тетрадку:

— На, посмотри. А я на улицу пойду. Можно?

Со двора доносятся глухие удары по мячу.

— Можно.

Раскрываю тетрадку. Пляшущие, почти печатные буквы повествуют о событиях и чуде недавнего июльского дня. «…Дядя Володя рулил. Лодка перевернулась. Мы не утонули. Я вынырнул под лодку и уцепился за скамейку. Под лодкой было темно. А вода была яркая и зеленая…»

Вот и все. «Вода была яркая и зеленая».

Со двора доносится вопль Ромки:

— Не честно! Не честно! Был гол. Я видел — был!

Я иду к столу, беру ручку и (да простит мне учительница) пишу под скачущими строчками: «Выныривать всегда!»

Этой пещере далеко до знаменитых. Здесь нет «хрустальных» залов, прозрачных глубоких озер, бурных водопадов. Всего несколько коридоров и комнат в каменной толще горы. И все же это самая настоящая пещера с таинственной темнотой за первым же поворотом, настораживающей прохладой и вездесущей сыростью древних стен и сводов.

По местному преданию некогда здесь скрывался от царских отрядов товарищ Пугачева Сугомак, здесь же он и прятал часть казны пугачевского войска. Историки уже давно выяснили, что не было у Пугачева сподвижника по имени Сугомак, а значит, легенда о нем — небылица. Однако предание живет и волнует до сих пор воображение местных мальчишек.