Владимир Плющев - Владукас

Мое новое имя — Владукас

Над городом нависла темная, жуткая ночь. Нигде не слышно тех звуков, которыми так полны весенние и летние ночи в Дятькове. Застыл и притих город. Замерли дома и стоят загадочные и холодные, чернея впадинами окон. Бледное небо, далекое и чужое, — в непривычной зеленоватой окраске. Куда идти? Кому я нужен? Я присел под забором и, плотнее закрывшись полами ватного пальто, свернулся комочком. Все равно пронизывал холод. Невыносимо сосало под ложечкой: ведь с самого утра, кроме трех вишенок, во рту ничего не было. Как бы хорошо сейчас что-нибудь проглотить! Я потянул носом и явственно ощутил запах свежеиспеченного хлеба, который приятно защекотал горло и заставил меня проглотить слюну. Еще и еще раз я проглотил слюну. От непрерывного глотания язык сделался шершавым. А миражи запахов все усиливались, причиняя мне невыносимые страдания и острую боль в желудке. Наконец, терпеть стало невмоготу. Я поднялся и подошел к большому дому, в одном из окон которого мерцал слабый красноватый огонек. «Рискнуть!.. Рискнуть!..» — стучали в голове молоточки. И я рискнул: взошел на высокое крыльцо и постучал в дверь. Мне долго не открывали, и я уже хотел было повернуть назад, как вдруг услышал чьи-то шаги. Дверь открылась, и передо мной предстали толстый дяденька и толстая тетенька. Они вопросительно смотрели на меня. Мимикой и жестами я попытался объяснить им, что хочу есть, но они стояли и удивленно пожимали плечами. Тогда я шагнул через порог и подошел к столу, где лежали остатки недоеденного ужина, показал пальцем на маленький кусочек хлеба. Дяденька и тетенька переглянулись. Тогда я вспомнил русскую пословицу, что сытый голодного не разумеет, виновато улыбнулся им и взял со стола этот маленький кусочек. Хозяева по-прежнему стояли безмолвными изваяниями. Поблагодарив их, я сунул его в карман и направился к выходу. Никто меня не задержал, никто не ударил. Только слышно было, как дверь за мной моментально захлопнулась.

Я снова оказался на улице.

Кусочек хлеба был так мал, что нисколько не утолил голода, но настроение все же немножко поднялось. «Оказывается, все просто!»

Первый визит в литовскую квартиру придал мне смелости, и я решил еще раз попытать счастья. На этот раз выбрал дом поменьше, с двумя освещенными окнами, обращенными одно — в огород, другое — на улицу. Постучался.

Дверь открылась неожиданно, и я в испуге отскочил от нее. Передо мной предстал небольшой лысый старичок с белой, словно вата, бородой и длинными усами, торчащими в разные стороны угрожающими копьями. Темные глаза из-под лохматых бровей уставились на меня, усы зашевелились, старичок что-то проговорил. Я молчал, боясь подойти к нему, как маленькая бродячая собачонка, которая не знает еще, ударит ее этот незнакомый человек или накормит. Поэтому, когда старичок начал приближаться ко мне, я еще дальше отскочил от него, боясь получить пинка. Но вдруг услышал его тоненький хохоток. Усы запрыгали и сразу же потеряли угрожающий вид. Белая борода затряслась от смеха, как у доброго волшебника. Из-под лохматых бровей сверкнули приветливые глаза, освещенные светом окна. Я не удержался и тоже прыснул от смеха. Осмелев, подошел к нему, шагнул через порог, и мы вместе с ним вошли в дом, где при ярком свете керосиновой лампы я увидел еще двух человек: старушку и высокую молодую женщину, очевидно, мать и дочь, так как они были похожи друг на друга. Все трое показались мне веселыми и добрыми людьми. Однако и здесь я не разговорился, а, притворяясь глухим и немым, стал руками и мимикой показывать, что хочу есть. Глядя на мою жестикуляцию, лысый старичок хитровато прищурился и обратился ко мне с чистой русской речью:

— Как видно, ты по-литовски не понимаешь?.. Ты, наверное, русский мальчик?

От испуга у меня помутилось в голове.

— Нет, нет, — растерянно залепетал я, совершенно забыв про свою «глухоту» и «немоту». — Я не русский мальчик!..

И тут же густая краска залила мое лицо: я понял, что выдал себя. Обреченно опустил голову.

Взрослые рассмеялись, а бабушка подошла ко мне и ласково сказала, тоже по-русски:

— Ну, хорошо, хорошо… Пусть ты не русский, а литовский мальчик. Но ты устал и, вероятно, хочешь есть. Поэтому будь нашим гостем: раздевайся и садись с нами за стол ужинать. Как говорят русские, чем богаты, тем и рады.

Моего смущения они старались не замечать и, не дав мне опомниться, стащили с меня пальто, дали умыться и усадили за кухонный стол, за который и сами сели. Вскоре я уже уплетал за обе щеки горячие капустные щи, кашу, вареную картошку, бутерброды и что-то еще очень вкусное, чего никогда в жизни не ел, а может быть, и ел до войны, но забыл. Я торопливо глотал большими кусками, давился и готов был с кем угодно побиться об заклад, что съем все, что подадут, хоть целую гору разной жратвы.

— Ах, бедный мальчик, бедный мальчик, до чего изголодался! — качала головой бабушка и советовала мне не торопиться, как следует разжевывать пищу, чтоб не испортить желудок. Но желудок у меня, казалось, мог переваривать куски любой величины вместе с костями, а не торопиться я просто не мог, челюсти сами ходили ходуном и, как жернова, мололи все, что им подавали. Я просто разучился есть, как все порядочные люди.

За столом познакомились: дедушку зовут Павилас Стасевич Кужелис, его жену-старушку — Анеля Бенедиктовна, а их дочь — Казя. Они рассказали, что до революции жили в России, поэтому хорошо знают русский язык, что они сочувствуют русским и не любят фашистов.

— И не просто сочувствуем русским, но кое в чем и помогаем им, — заметил дедушка Павилас Стасевич, таинственно подмигнув мне.

Я понял, что попал к друзьям, и спросил:

— А партизаны у вас в городе есть?

— Партизаны? — прищурился Павилас. — Ты что, хочешь к партизанам?

— Да нет, просто так спрашиваю, — смутился я.

— Просто так, говоришь? Хорошо. Просто так и я тебе отвечу, что партизанов в нашем городе нет, но есть люди, которые скрытно борются против фашистов и помогают русским бежать из концлагеря. Мне не понятно только, как ты сумел бежать из него?

От удивления и испуга я чуть не подавился большим куском.

— А вы откуда знаете, что я убежал из концлагеря? — воззрился я на лысого старичка, с трудом проглотив пищу.

— Не пугайся, Владукас, — он впервые назвал меня таким именем. Видимо, оно было самым близким из литовских имен к русскому Володя. — Мы ваши друзья, а насчет твоего побега из концлагеря догадаться не трудно. Только в лагере сидят русские мальчики, не понимающие литовского языка. А если они бродят по городу, значит, сбежали. Как видишь, все очень просто.

Я успокоился и рассказал им свою историю с побегом, о «ничейных» вишенках, о том, как меня чуть не пристрелил немецкий офицер и как я потерял своих товарищей.