Владимир Плющев - Владукас

Как тридцать лет назад, я опять уплетал за обе щеки вкусные литовские блюда: кугель, тушеного гуся и прочее.

Стасис Станиславович Янулис согласился стать моим гидом в путешествии по следам моего военного детства. В первую очередь мы отправились с ним на то место, где когда-то стоял Шяуляйский концлагерь, из которого я совершил свой первый побег. Это недалеко от железнодорожного вокзала по улице Чарно, где возвышается круглая водопроводная башня, сложенная из красного кирпича. Теперь здесь все застроено, и в современных очертаниях я с трудом отыскал следы 1943 года. Навсегда стерлась с лица земли страшная буква «Г», похожая на виселицу, в виде которой располагались концлагеря. Там, где находился воображаемый «столб виселицы» — лагеря военнопленных, в настоящее время протянулся прямой ряд красивых домиков, построенных в типично литовском стиле: с верандами, лоджиями и островерхими крышами. А там, где находилась «перекладина виселицы» — наш концлагерь, пролегла широкая дорога в завтрашний Шяуляй: новая стройка. И, очевидно, только такой человек, как я, с больным, раненым войной воображением, мог представить в этом живописном месте колючую проволоку в два ряда и сторожевые вышки, на которых неподвижно застыли фашистские охранники в железных касках и с автоматами на груди.

— Владукас, — прервал мои раздумья Стасис, — расскажи, а как тебе удалось второй раз сбежать из этого концлагеря? Наши старики почему-то никогда не говорили об этом.

Я рассказал ему, как было дело.

— Интересно, а кто же такой был этот таинственный незнакомец в фашистской форме, так ловко организовавший вам с мамой побег из «газокамеры»? — спросил Стасис, внимательно выслушав мой рассказ.

— Не знаю, — ответил я. — Когда-то мы записывали его фамилию и даже адрес, но теперь все забыто, потеряно. Помнится только, что это был портной.

Глаза моего гида загорелись задорными огоньками:

— Профессиональных портных не так уж много было в старом Шяуляе. Может быть, поищем? А?.. — предложил он.

— Поищем, — согласился я. — У меня даже есть ниточка от какого-то запутанного клубка. Попробуем размотать его.

И я рассказал Стасису об адресах, записанных мною в детстве на клочке старого бланка. Один из них довольно загадочный: «улица Номеров, дом № 5, Волковас Вацлав, Шауль». По этому адресу, как мне уже удалось узнать, во время войны жили и тюремный надзиратель — агент гестапо, который, вероятно, сбежал с немцами, и некий портной — антифашист. Кто из них был Волковасом Вацлавом, не известно.

— Но мне обещали навести справки, — сказал я Стасису, — идемте туда.

Мы пришли на улицу Номеров. К нашей большой радости, сосед-старожил сдержал слово: он разыскал портного, жившего во время войны в доме № 5. И сам вызвался провести нас к нему: на улицу Валянчаус, дом № 31, квартира 5. И вот по узкой темной лестнице мы втроем поднимаемся на второй этаж. Стучимся. За дверью никаких признаков жизни. Стучим сильнее. Снова ни звука. Стучим, как следует — голос за дверью: «Кто там?» Разумеется, на литовском языке, которого я теперь уже не понимал. Мои гиды сбивчиво и, очевидно, сумбурно объясняют что-то. Но голос за дверью их не понимает, просит зайти завтра, так как сейчас, говорит, уже ночь на дворе. Действительно, ночь! А мы и не заметили. Тогда подал я голос, на русском языке спросил, не знают ли они Каваляускасов? Как только произнесена была эта фамилия, дверь мигом открылась, и в четырехугольном просвете появились два человека. И что вы думаете? — я сразу же узнал их обоих! Узнал через тридцать с лишним лет! Передо мной появились та самая женщина, которая после нашего побега из газокамеры увела нас из Шяуляя в поместье Гильвичай к крестьянину Каваляускасу Йонасу, и тот таинственный «незнакомец», который, переодевшись в форму немецкого офицера-эсэсовца, смело пошел на большой риск, чтобы спасти меня и маму от германской каторги, — организовал нам побег из санпропускника перед самой отправкой в Германию! Да, это несомненно они. У него то же малоподвижное белое лицо, только слегка располневшее. Тот же, казалось бы, безразличный, но проницательный взгляд. И тот же интеллигентный вид: белая накрахмаленная сорочка и галстук.

Они, конечно, не узнали меня, но каким-то шестым чувством интуиции определили, что перед ними именно я, Владукас, которого они считали пропавшим без вести. Женщина вдруг радостно воскликнула мое имя, и мы непроизвольно обнялись. А что было потом — не поддается описанию. Мы проговорили всю ночь и не заметили, как она прошла. Я встретил здесь такое же гостеприимство, как и у Янулисов. За большим портняжьим столом пили доброе вино, закусывали и вспоминали военную старину. Передо мной сидел старый коммунист Вацлав Константинович Волковас и рассказывал, как трудно было им работать после разгрома Шяуляйского подполья антифашистской организации, которую возглавлял так называемый «Штаб четырех А». Во время повальных репрессий он, Вацлав, спасся только благодаря тому, что в его доме, на верхнем этаже, жил тюремный надзиратель Баранауцкас, являвшийся тайным агентом гестапо.

В ходе беседы Волковас сообщил мне приятную весть: мои бывшие хозяева Каваляускасы живы и проживают все там же — в деревне Гильвичай. Я загорелся страстным желанием повидать их. Мне надо было у них многое выяснить. Например, кто из местных жителей предал русский партизанский отряд, с которым мы держали связь и выполняли его задания? Кто выдал немцам нас с мамой? Жива ли паняля учительница, в школе которой я разорвал портрет Гитлера?.. И многие, многие другие вопросы теснились с моей голове, вороша зарубцевавшуюся память. Как бы хотелось увидеться с бывшей пастушкой Онутой Мецкуте, с Минкусом Пранусом и его внучкой Стасей, которую я учил играть на балалайке, с Чаплынскими, которые каждую субботу приглашали нас в свою баньку. Хотелось бы также узнать судьбу помещика Гирдвайниса и русской белой эмигрантки графини Ольги, которая до революции жила в Дятькове. А где сейчас их управляющий Рудельп, который ухаживал за панялей учительницей?.. Сердце горело узнать обо всем. Ехать! Немедленно ехать в Гильвичай! — заторопился я.

Утром, не отдохнув, я поехал в Гильвичай. Меня согласились сопровождать и быть моими переводчиками Стасис и сын Вацлава Волковаса — тоже Вацлав, 1942 года рождения, красивый высокий парень, по профессии часовой мастер, прекрасно разбирающийся также в литературе и искусстве.

Мы пришли на автовокзал, построенный в роскошном современном стиле — из легкого железобетона. Сели в мягкий многоместный автобус и поехали маршрутом, по которому я когда-то брел пешком, еле волоча ноги от усталости. Теперь же я смотрел через ветровое стекло и не узнавал старой литовской деревни. Вместо хуторков, разбросанных по долинам и взгорьям, протянулись широкие колхозные улицы с красивыми белыми домами, сложенными из силикатного кирпича, с клумбами и магазинами. Там, где тридцать лет назад проходила проселочная колея, пролегла асфальтированная дорога. Кругом обширные тучные поля, кругом народ, улыбки и смех. Нет, и здесь я не находил следов своего горемычного детства.