Гариф Губай - Дочь бакенщика

— Ну и человек!.. Вот это человек! — восхищался тогда им отец.

Похоже, были у того рыбака дела и поважнее ловли рыбы… Как бы там ни было, сегодня Ильсеяр отвела и заперла Актуша в той самой пещере.

— Подальше от греха, — сказал ей отец. — Еще укусит кого. Поди, дочка.

Нет, нынче было не так, как в другие дни.

Дедушка, который каждый день еще до чая ставил снасти, проверял верши и подпуск, поставленные с вечера, куда-то исчез. А отец забрался с удочками и засел в мелководье, где рыба и не водилась вовсе. Он все курил свои цигарки и следил не столько за поплавками, сколько за пароходом. Для Ильсеяр, которая привыкла по утрам после купанья убегать по ягоды или собирать хворост для очага, тоже нашли странное занятие. Ее заставили забраться в кусты шагах в ста — ста пятидесяти от будки возле тропинки, что вела к деревне, примостившейся за горкой. Когда на той тропинке покажется каенсарский кузнец Гаяз, Ильсеяр тихонечко подойдет к нему и скажет, что напротив будки на мели застрял пароход белых, и еще шепнет, как велел ей отец, три слова:

« Остуди железки землей ». После того, как Гаяз уйдет обратно, Ильсеяр подбежит к отцу и крикнет: « Папа, чай вскипел… » Интересно, что вчера отец сам посылал ее к Гаязу звать его с товарищами на рыбалку. Нет, тут, несомненно, крылась тайна. А Ильсеяр, что и говорить, любила все таинственное. Лишь бы увидеть, услышать необычайное, укрываться же в кустах она согласна день и ночь, и еще день, и еще ночь…

Однако сидеть в своем зеленом укрытии ей пришлось недолго, можно сказать, и вовсе не пришлось. Едва успела Ильсеяр повторить про себя заветные три слова, как раздались шаги. Ильсеяр струсила. Вот на тропинке показались люди. Три человека. И один из трех — тот, кто и был нужен Ильсеяр, — кузнец Гаяз. При виде его страх и сомнения Ильсеяр вмиг улетучились. Она осторожно, как учил отец, вылезла из-за кустов и пошла навстречу кузнецу. Он тоже приметил Ильсеяр и, отделившись от товарищей, поспешил к ней.

— Дядя Гаяз…

— Что, моя умница?

Ильсеяр потянулась к уху кузнеца и шепнула ему слова, переданные отцом. Кузнец удивленно, будто не верил своим ушам, поглядывал на Ильсеяр и махнул рукой спутникам. Те остановились. Кузнец, пригнувшись, подбежал к ним и что-то сказал. Его товарищи взволновались и, прячась в кустах, быстро пошли обратно. Кузнец Гаяз, также хоронясь, поспешил за ними.

« Вот оно что, — решила про себя Ильсеяр, — дяде Гаязу и его товарищам нельзя попадаться на глаза белым. Потому, значит, и понадобилось мне встречать их здесь… »

Радуясь, что сумела выполнить поручение отца, Ильсеяр вприпрыжку побежала обратно.

А отец все еще сидел у реки, закинув свои удочки. Возле него два солдата разложили на песке несколько ракушек и, передвигая их с места на место, о чем-то оживленно рассказывали. Мэрдан, покачивая головой, внимательно их слушал.

Нарушилась обычная для Белой тишина: человек десять — пятнадцать солдат в защитных гимнастерках плыли в шлюпке к берегу, другие с шумом и криком купались у самого парохода; одни плавали, другие, стоя по грудь в воде, в шутку, наверное, толкали пароход назад.

Скоро между берегом и пароходом стало полно купающихся. Солдаты вылезали из трюма парохода и, раздеваясь на ходу, кидались в воду. Пожалуй, на пароходе остались лишь часовой на крыше возле пулемета и недалеко от него, на капитанском мостике, рыжебородый офицер.

Лицо у офицера было сердитое. Кажется, не нравилось ему, что солдаты шутили и смеялись

Ильсеяр следила за солдатами и думала: « Такие же люди, как и все, а вот оденутся в шинели с погонами да фуражки с кокардами наденут и опять страшными сделаются ».

Ильсеяр взглянула на пароход.

По трапу на капитанский мостик поднимался полковник. Рыжебородый офицер вытянулся, как свеча, поднял руку к фуражке. Полковник что-то сказал ему и сошел с мостика. Офицер подошел к перилам и, криво усмехнувшись, крикнул:

— Смирно-о!

« Скажи пожалуйста, какой щуплый, а голос громкий! » — подумала Ильсеяр.

Густые звуки офицерского голоса словно всколыхнули воздух над водой. Солдаты сразу повернулись к пароходу и, доплыв до мелкого места, стали во фронт. Только один, ростом ли он был маловат или под ним была яма, никак не мог стать на ноги, то погружался, то всплывал. Наконец и он успокоился и, плавая на одном месте, вытянул голову в сторону офицера.

На трапе снова появился полковник. Приказал что-то рыжебородому. Тот подал команду:

— На пароход!

Солдаты поспешили к пароходу. Те, кто были на берегу, набились в шлюпку. Мэрдан проводил беседовавших с ним солдат до самой воды и помог оттолкнуть шлюпку от берега. Только в эту минуту Ильсеяр вспомнила, что ей надо было окликнуть отца.

— Папа, чай вскипел!

Отец сразу вскочил на ноги, схватил удочки и, с видом человека, отделавшегося от какой-то напасти, легко поднялся на берег.

Мэрдан с дочерью только уселись завтракать, как послышались шаги. Они насторожились. Кто-то подошел к окошку, потом стал медленно пригибаться. В растворенном окне показались сначала увешанная крестами и медалями грудь, а затем острая, клинышком, рыжая борода, злые, растянутые в улыбке губы и злые же, очень злые глаза.

Ильсеяр испугалась, узнав в нем того самого густоголосого офицера, который недавно еще стоял на капитанском мостике. Он всем своим обликом вызывал у нее отвращение, и, чтобы не встретиться с его взглядом, она спряталась за спину отца. Мэрдан ожидал, что скажет офицер. Но тот все улыбался и молчал. Мэрдан не выдержал и спросил, повысив голос:

— Что нужно?

Деланная улыбка сразу слетела с лица офицера. Маленькие глазки выпучились.

— Я офицер! Разговаривай со мной стоя, дурак! И не « что нужно », а « ваше благородие », дурак, татарин!

Мэрдан понимал, что лучше не отвечать. Молчал. Офицер долго сыпал руганью, потом приказал:

— Сейчас же выходи ко мне! Живо!

Мэрдан вышел из будки. Снизу на кручу один за другим поднимались вооруженные солдаты.

— А ну скажи, где тут поблизости богатая деревня?

Мэрдан ожидал этого и даже успел кое-что предпринять: лишь только пароход сел на мель, он послал деда Бикмуша в окрестные деревни сказать, чтобы крестьяне спрятали хлеб и скотину. И все-таки, когда офицер приказал показать ему деревни, Мэрдан внутренне весь сжался. Самому показывать дорогу грабителям? А если молчать, спасет ли это деревни от ограбления? Они обязательно пойдут — не в ту, так в другую.

Мэрдан повел офицеров за будку и показал пальцем на ограбленные недавно деревни с торчащими на местах недавних пожарищ обгорелыми трубами.

— Вот вам деревня. А вон другая.