Гариф Губай - Дочь бакенщика

Ильсеяр вскочила и, всхлипывая, побежала вниз, в окутанную прозрачным белым туманом долину, собирать цветы.

Мэрдан сегодня должен был до света отправиться в город. Поэтому Ильсеяр встала чуть не с полночи, чтобы проводить отца.

Было еще темно. На востоке горизонт едва окрашивался в розовый цвет, а на западе, будто лес, чернеющий вдалеке, был окутан густым мраком. С безоблачного неба смотрели звезды — большие и малые. Они чуть приметно мигали, словно угасали и вновь загорались…

Ильсеяр постояла, любуясь на звезды, потом взяла коромысло с ведрами и пошла к реке. Внизу под старой ивой был родник с вкусной студеной водой. Ильсеяр спустилась туда, набрала полные ведра родниковой воды и медленно поднялась к будке. Разожгла немного в стороне костер. Налила полный чайник и повесила его посредине костра на таганок. Сухой хворост занялся быстро, затрещал, вспыхнув ярким огнем. Алые языки пламени подобрались к чайнику, охватили его со всех сторон. От костра тянуло острым запахом горящей смолы. Ильсеяр машинально подбрасывала в костер хворост и задумчиво смотрела на гору, где под березками таилась одинокая могила.

Из носа чайника поднялся легкий пар. Вода закипела, бурля и выплескиваясь на пламя. В эту самую минуту Ильсеяр услышала за спиной чужие голоса. Вздрогнув, она обернулась.

К костру, волоча что-то тяжелое, подходили двое незнакомых мужчин. Когда они приблизились, Ильсеяр увидела, что на одном из них была шинель, потом она разглядела и наган у него за поясом. А то, что они волокли за собой, оказалось пулеметом.

Дотащив пулемет до костра, неизвестные остановились и, не обращая никакого внимания на Ильсеяр, присели у огня на корточки, молча скрутили цигарки. И только после этого тот, который был в шинели, спросил у Ильсеяр:

— Ты кто?

— Я… дочь бакенщика.

— Иди, зови отца.

Ночью в дом солдаты приходят не к добру. В позапрошлом году ночью они увели дядю Андрея. Так он всю зиму в тюрьме и просидел. А недавно из Ташкисара человек пять-шесть забрали; они до сих пор еще не вернулись. Поэтому, когда ей велели позвать отца, Ильсеяр ужаснулась. « Уведут папу, уведут », — решила она про себя. И, не шелохнувшись, как могла спокойнее ответила:

— Папы нет дома.

— Куда запропастился спозаранок?

Ильсеяр, не поняв вопроса, испуганно взглянула на говорившего.

— Где отец?

— В городе.

— А мать где?

— У меня нет мамы.

— Значит, отец в городе? — недоверчиво спросил человек в шинели и, резко схватив ее за плечо, повернул к себе.

Ильсеяр, словно пойманная птичка, забилась под его рукой. Но тут из будки вышел Мэрдан, видевший все в окошко. Он шел размеренными шагами, стараясь скрыть охватившую его злобу. Человек в шинели, увидев Мэрдана, тотчас отпустил Ильсеяр.

Он встал на ноги, смахнул с колен пыль и, явно желая произвести устрашающее впечатление, крикнул, выпятив грудь:

— Это ты бакенщик?

— Я.

— Перевези нас на тот берег! Живо!

Краешком глаза Мэрдан взглянул на пулемет и патронный ящик. Надо было узнать, кто же эти люди. И он с напускной степенностью ответил:

— Нельзя. Не велено нам в казенной лодке неведомо кого возить. За это меня и обвинить могут.

В разговор вмешался второй из пришельцев, одетый в простую крестьянскую одежду.

— Не бойся, брат, не бойся, не обвинят, — сказал он. — Или ты нас за большевиков принял?

— Не узнаешь нынче, на лбу ведь у вас не написано…

Тот расстегнул пуговицы бешмета. На груди у него на тоненьком кожаном ремешке, надетом вокруг шеи, висела железная бляха величиной с ладонь. Придвинувшись к огню, человек заносчиво заявил:

— Вот! Не на лбу, так здесь написано. Слава богу, двадцать лет носим… Я — староста. А он — сын муллы из нашей деревни. В царское еще время офицером стал. Мы добровольцами подаемся к своим.

— Кто же они, свои-то?

— Да уж известно не красные.

Чтобы не показать все более накипавшую в нем злость, Мэрдан, как бы раздумывая, отвернулся от него.

Офицер же уверенно потянул пулемет к берегу.

— Ну-ну… Некогда нам торговаться с тобой, знай свое дело.

Мэрдан постоял немного и с видом человека, вынужденного подчиниться, сказал:

— Сейчас…

Потом обратился к Ильсеяр:

— Иди, принеси весла, дочка. Я добровольцев перевезу.

Ильсеяр отправилась за веслами, а сама все оглядывалась.

« Папа терпеть не мог таких и вдруг сразу согласился перевезти… С чего бы это? » — удивилась она. А когда, притащив на берег весла, увидела, что отец стоит в воде и помогает офицеру влезть в лодку, она и вовсе встревожилась.

Боясь свалиться с покачивающейся лодки, офицер с опаской прошел к скамье. Мэрдан и староста погрузили в лодку пулемет. Староста уселся рядом с товарищем и подтянул пулемет ближе к себе. Оттолкнувшись от берега, Мэрдан сел напротив своих пассажиров и начал медленно грести.

— Я скоро вернусь, дочка, — крикнул он Ильсеяр. — А ты ступай, дедушку пора будить.

В лодке воцарилась тишина. Слышался лишь легкий плеск воды под веслами. Когда лодка немного отплыла от берега, офицер запел, сначала тихо, потом во весь голос.

Мэрдан с деланной улыбкой сказал старосте:

— Не с пустыми руками, с гостинчиком едете. — Он кивнул на пулемет.

— Как же, — промолвил тот самодовольно. — Без него никак нельзя. Мой он, собственный. Я его, как красные отступали, у пулеметчика отнял. Понимаешь, ихние все давным-давно ушли из деревни, а этот, окаянный, чувашин был, кажись, забрался с пулеметом на соседний чердак и знай сыплет по нашим. Не стерпел я, влез тихонько и р-раз его по темени шкворнем, он тут же и повалился… А теперь…

Сердце Мэрдана бешено заколотилось, лицо исказилось от гнева.

— Да-а… — протянул он глухо и спросил: — А вы откуда будете?

— Мы не здешние. С самого Киектау идем.

При слове Киектау Мэрдан выпустил из рук весла и, подавшись к старосте, впился в него глазами. Староста удивился:

— Что, или признал?

— Ты не староста Худояр?

— Он самый.

Староста осветил зажженной для цигарки спичкой лицо Мэрдана.

— Погоди, погоди… Не Мэрдан ли ты?

— Допустим, он.

— Гм-м…

Офицер перестал петь. Он тоже стал вглядываться в Мэрдана. Староста — тот самый староста, который тринадцать лет назад грозил уничтожить Мэрдана, подпалил его избушку, чтобы живыми сжечь Варвару и Ильсеяр, сейчас растерялся, словно вор, пойманный на месте преступления. Помолчав, он сказал офицеру:

— Помнишь, был у нас в деревне один, «урусом-Мэрданом» его прозвали? Это он и есть.

— Да, да! Помню, был такой. Ах, мерзавец. Ну, греби, греби! Как только тебе доверяют бакены?!

— Уж тебя об этом не спросили! — проговорил Мэрдан, не скрывая злобы, но все еше сдержанно.