Гариф Губай - Дочь бакенщика

Тот засмеялся:

« Солнце? С ним это иногда случается, заглядится на красивую девчонку и стоит смотрит. Наверняка ты ему на глаза попалась …» — сказал он.

« А бывает, солнце слишком быстро заходит, правда, дядя Андрей? »

« И это бывает. Увидит, что в Белой девочка-чумичка купается, возьмет и закатится ».

« Ну да? ..»

« Так и делает ».

Когда Ильсеяр немного подросла, она поняла, что дядя Андрей подшутил над ней, и даже обиделась на него.

А вот теперь занятой делом Ильсеяр представлялось, что солнце зашло гак быстро, точно пристанские крючники зацепили его крюком и стащили с неба. Вон уже и нет его! Над Белой сгустились сумерки, а пулемет все еще не был собран. Они с дедом Бикмушем зажгли бакены. Старика после вкусной жирной ухи, сваренной с луком и перцем, стал одолевать сон. Чаем из сухих листьев его уже нельзя было перебороть.

— Ты иди спать к себе в горницу, мы к себе, — сказал дед Бикмуш Уметбаеву. — Есть у меня верный человек. Старый солдат. Ежели он еще не успел податься к партизанам, я на рассвете найду его. Он-то уж знает его язык, — кивнул старик на пулемет.

— Вы идите, а я еще повожусь, — отказался уходить Уметбаев.

Дед Бикмуш с Ильсеяр направились было к будке, да старик тут же повернул обратно.

— Не выйдет так… Как же ты один? — сказал он, задумываясь. — Вот что. Ты, внучка, останься помогать Джумагулу. А я возле будки посижу. Только, смотрите, осторожно. Ежели что — я крикну: « Хватит тебе, внучка, возвращайся, завтра найдешь. Кому нужна твоя сломанная гребенка! » Ладно?

— Замучаешься ты, дед Бикмуш. Лучше ложись, поспи.

Старик только рукой махнул.

Втроем они вбили по краям ямы заготовленные днем колышки, натянули на них сшитое из мешков полотнище, а сверху набросали веток и травы.

— Ха-а, не хуже шатра Салават-батыра получилось.

Уметбаев опустился возле пулемета на колени и снял свою куртку с фонаря. В яме сразу посветлело.

— Спасибо, дед Бикмуш, ты уж иди к себе. А ты, Ильсеяр, подержи-ка вот это…

Долго они трудились так. Но вот Джумагул заметил, что Ильсеяр частенько позевывает, и велел ей прилечь.

— Когда понадобишься, разбужу.

Ильсеяр не стала противиться, легла в сторонке и укрылась курткой Уметбаева. Уметбаев поднялся, выглянул из ямы и, провожая глазами убегающий за облака месяц, произнес про себя:

— Интересно, молодой это месяц или на ущербе?

Собственно, не так уж это было ему интересно. Не все ли равно юному партизану, зародился месяц или уже убывает?

Джумагул бросил взгляд на Ильсеяр: спит.

Однако Ильсеяр не спала. Ей уже давно расхотелось спать. Она просто лежала и смотрела из-под куртки на Уметбаева.

А тот, из боязни ли, что могут заметить их, или пожалел керосин, убавил свет в фонаре и опять занялся замком.

Сначала, чтобы не разбудить Ильсеяр, он возился тихо. Потом, собрав все силы, принялся вставлять пружину в замок. Нажимал здоровой рукой на пружину, а раненой придерживал замок. Рука, вероятно, сильно болела. Лицо Джумагула исказилось, но он продолжал свое дело. Пружина уже не раз выскакивала из гнезда. Как-то даже больно ударила Джумагула по плечу.

Дед Бикмуш, когда у него что-нибудь не ладилось, всегда ругался, поминал всех чертей и отплевывался. Уметбаев же не выругался, не плюнул и ни одного черта не вспомнил. Взял отскочившую пружину и снова начал налаживать замок.

На воле поднялся ветер. Заморосил дождь. Наступила полночь. А Ильсеяр лежала, борясь со сном, и все наблюдала за Уметбаевым. Она и восхищалась им, и жалела. Ей хотелось сказать ему: « Ложись, Джумагул-абы, устал ты », — но она постеснялась. Наконец девочка решительно поднялась.

— Зачем же ты встала, умница?

— Ну да, сам говорил — разбужу, а вот не разбудил!

— Да пока не надо еще. Спи, милая, — сказал Уметбаев, — спи. Я сам справлюсь.

— Одному тебе трудно, Джумагул-абы. Давай я подержу.

Ильсеяр взяла обеими руками замок и прижала его к кожуху. Уметбаев, довольный, смотрел, как старается помочь ему Ильсеяр. И еще энергичнее стал прилаживать пружину. Однако у Ильсеяр глаза явно слипались, и Джумагул опять пожалел ее.

— Иди спи. Ты ведь еще ребенок. У нас в Белебее дети давно уже спят…

Эти слова не понравились Ильсеяр. Сегодня ей почему-то совсем не хотелось, чтобы Уметбаев смотрел на нее как на маленькую. И держала она себя точно большая.

— «Ребенок», — передразнила она его. — Ты и сам…

— Что «сам»?..

— Ты ведь и сам не дорос до дяди Костина.

Уметбаев смущенно покачал головой.

После долгих мучений пружина, кажется, начала поддаваться. Она уже почти вошла в гнездо. Уметбаев, забыв обо всем, стал подталкивать ее и раненой рукой.

— Ага, ага!.. Держи крепче, Ильсеяр!..

И вдруг он застонал. У него было такое ощущение, будто тысячи игл вонзились в его рану. Не стерпев боли, он отпустил пружину. Пружина с силой отскочила и ударилась о землю.

Ильсеяр увидела, как бинт на руке Уметбаева окрасился кровью.

— Джумагул-абы, у тебя кровь! Джумагул-абы!

Уметбаев весь сжался от боли.

— Развяжи, — простонал он, — скорей…

Ильсеяр развязала бинт.

— Кровь бежит у тебя!

— Ничего, — сказал Уметбаев, опять застонав. — Приложи вату и завяжи потуже. Туже, еще туже…

Ильсеяр, волнуясь, туго перевязала руку и с жалостью уставилась на побледневшее лицо Уметбаева.

— Больно ты напрягся, Джумагул-абы. Говорил ведь дедушка — остерегайся, рану не растрави, а ты не послушался.

Уметбаев ничего не ответил.

Да и что ему оставалось говорить! Он снова потянулся к замку.

— Ты иди домой, моя умница, ложись спать.

— А ты почему не ложишься?

— Я… У меня работа…

— Тяжело же тебе с раненой рукой.

— Раненой? А, да. — Уметбаев, поморщившись, взглянул на свою руку. — Тяжело… Как я на фронте с ней буду, если она не заживет? Скоро наши придут. Мне надо отправляться с ними на фронт. А, Ильсеяр?

— Что же сделаешь? С такой рукой воевать, Джумагул-абы, не придется. Учиться поедешь в Уфу.

— О-о, нет.

— А рука?

— Что рука… Если и совсем отнимут руку, не отстану я от своего отряда. Нет, Ильсеяр, не отстану.

Дед Бикмуш один раз уже наведывался к ним. За полночь он пришел опять. Ильсеяр и Уметбаев оба спали.

Услышав шаги деда, Ильсеяр приподнялась:

— Случилось что-нибудь, дедушка?

— Нет, нет. Спи спокойно.

Ильсеяр снова легла, но тут же, вспомнив о чем-то, взглянула на Уметбаева.

Тот, видно, как вставлял патроны в пулеметную ленту, так, положив голову на пулемет, и заснул. Рядом с ним стояла плошка с патронами, а лента была в его руках.

— Спит, — мягко произнесла Ильсеяр и повернулась к деду: — Дедушка, ведь собрали мы пулемет. Я тоже помогала. Джумагул-абы сказал, что, если утро будет спокойное, мы испытаем его, только не на воле, а внизу, в пещере.