Дарья Варденбург - Никита ищет море [litres]

– Не бойся, они не выскочат, – говорил Никита, обращаясь к сидевшему в кармане мышонку.

За очередным двором с котами и курами открылось широкое пространство голой, истоптанной копытами земли. Пространство было окружено оградой, за оградой тянулось длинное серое здание без окон, перед зданием сгрудились пятнистые коровы – их было много, они мычали, топтались на месте и толкали друг друга боками. В нос Никите ударил запах силоса и навоза. Без сомнения, это был коровник. Никита проехал дальше, с удивлением и опаской разглядывая коров. Миновал коровник и, вспомнив слова продавщицы, свернул налево на грунтовую дорогу. Она шла к единственному дому – серому, давно не крашенному, с просевшей крышей. Хилый дощатый забор норовил завалиться назад, но буйно разросшиеся крапива и лопухи не давали ему этого сделать. Калитка была распахнута и висела на одной петле.

Никите стало отчего-то страшно. Не доезжая до этой вываленной наружу калитки, он затормозил, слез с велосипеда и осторожно приблизился к забору. Нашел щель пошире, приник к ней глазом. Он увидел заросший бурьяном двор, посреди которого был вытоптан небольшой пятачок. На нем в беспорядке валялись поленья, пустые бутылки, смятые сигаретные пачки, пакеты из-под семечек, тряпки. От пятачка к дому вела тропинка. Дом – кособокий, с маленькими оконцами, покрытыми многолетней пылью, с ржавой водосточной трубой – мрачно глядел на Никиту. Никита подался назад, намереваясь покинуть это неприятное место, но тут в доме что-то загремело, и через низкую дверь во двор вывалился человек. Он именно что вывалился, словно мешок с картошкой, и обязательно бы шлепнулся на землю, если бы в последний момент не ухитрился выбросить вперед одну ногу и две руки. С бормотанием человек оттолкнулся руками от земли, подтянул вторую ногу и распрямился. Никита с ужасом и любопытством разглядывал его, прижавшись к щели в заборе. Человек был невысокий, широкоплечий, длиннорукий, с опухшим лицом, косматой бородой, кривым носом и узенькими глазками. На нем были галоши на босу ногу, синие тренировочные штаны и расстегнутая клетчатая рубашка, открывавшая впалую грудь и круглый живот. Человек громко харкнул, сплюнул и двинулся по тропинке. И тут – Никита не поверил своим глазам – из-под прогнившего крыльца выбрался Спутник, поднял вверх свой вопросительный хвост и потрусил вслед за человеком. Человек остановился, почесывая живот и щурясь на небо, и остановившийся рядом Спутник мягко ткнулся носом в его синюю штанину. Не обратив на пса внимания, человек вышел на замусоренный пятачок и стал бродить по нему, раскидывая ногами бутылки и что-то разыскивая. Спутник с добродушным видом кружил рядом, и человек два раза его пнул, когда пес попался под ноги. Никита почувствовал, как к щекам прилила кровь, гулко застучало сердце. Спутник после каждого пинка поджимал хвост и испуганно моргал, но через мгновение к нему возвращалась его обычная доверчивость и он вновь принимался кружить по пятачку, преданно поглядывая на хозяина. Да, сомневаться не приходилось: этот человек, похожий на большую грязную обезьяну в галошах, был хозяином Спутника.

Хозяин Спутника испустил серию нечленораздельных возгласов и выудил из бурьяна топор – видимо, его-то он и искал. Ухватив одно из раскиданных по земле поленьев, человек поставил его стоймя и замахнулся топором. Пока он замахивался, полено упало. Человек изрыгнул проклятие, поднял полено и опять поставил стоймя. И опять замахнулся. Полено снова упало. Решив оставить полено как есть – лежащим на земле, – человек принялся бить по нему топором. Щепки летели во все стороны, Спутник щурился и вздрагивал, но продолжал вертеться рядом с хозяином. Когда хозяин наступил ему на лапу, пес взвизгнул и немедленно получил пинок. Никита зажмурился и отшатнулся от забора. Ему было горько и тошно. Такой человек не должен быть хозяином Спутника, но он – его хозяин. Спутник не должен терпеть побои от такого человека, но он их терпит. Никита должен войти в калитку и сказать, что нельзя так обращаться со Спутником, но ему страшно. Он боится этого человека. Тем более у него топор.

Никита попятился и вернулся с велосипедом на дорогу. Развернулся, отошел немного. Подобрал с дороги камень. Сел на велосипед, одну ногу поставил на педаль. Обернулся и швырнул камень в забор. Бум! И, вцепившись в руль и со всей силы налегая на педали, помчался прочь.

– Ты в Кузина камнем кинул? Совсем дурак? – спросила Оля.

– Я в забор кинул!

Никита ударил по рулю велосипеда кулаком. Ай, больно! Он затряс рукой и зашипел. Боль прошла, злость тоже, и Никита спросил с недоумением:

– А почему дурак-то?

Они стояли перед магазином – столкнулись нос к носу, когда Никита мчался по дороге, уезжая от страшного серого дома, а Оля выходила из магазина с буханкой черного хлеба и банкой сгущенки.

– Кузин – того, – Оля, запихнув буханку под мышку, освободившейся рукой покрутила у виска. – Ку-ку.

– Ку-ку? – растерянно повторил Никита.

– Ненормальный он! – пояснила Оля. – Если он видел, что это ты в него камнем кинул, я тебе не завидую.

– Я в забор! – повторил Никита.

– Ладно, может, он не видел, – успокаивающе сказала Оля, вытаскивая буханку из-под мышки. – Меня дома ждут. Вечером приду – покатаемся.

И, помахав зажатыми в руках банкой и буханкой, она пошла прочь.

Скорее к бабушке! Пусть она что-нибудь придумает! А еще лучше – позвонит папе и маме Никиты, чтобы они его срочно забрали домой!

Никита дрожащими руками отворил калитку, закатил велосипед во двор и, бросив его тут же на землю, побежал по саду с воплями: «Бабушка! Бабушка!» Не найдя ее в саду, влетел в дом, вихрем пронесся через комнаты насквозь и очутился на кухне.

За столом сидела бабушка и ела жареную картошку.

– Обедаю, – сказала она невозмутимо. – И тебе пора.

– Я… – начал было Никита, но бабушка остановила его жестом и показала на раковину.

Никита понял, что надо помыть руки. Тяжело дыша после бега, он помыл руки и, выдохнув, опустился за стол напротив бабушки. Та встала, взяла чистую тарелку и положила ему картошку.

Никита вновь открыл рот, чтобы начать говорить, но вспомнил о мышонке. Вынул его из кармана, посадил, как обычно, в лежащую на табуретке крышку. Дал кусок картошины.

– Приятного аппетита, – пожелала бабушка.