Михаил Сухачёв - Там, за чертой блокады [litres]

Вечером, встретив Стогова, директор вскользь заметила:

– В районе интересуются нашим воспитанником по прозвищу «всадник без головы». Я сказала, что у нас есть только «всадник с подбитым глазом».

Грибкова попросила директора собрать всех мальчиков семи лет для осмотра, но Нелли Ивановна мягко намекнула ей, что дети не куклы, чтобы их рассматривать, как на витрине. «Материнское чутье вам подскажет, который из них ваш», – добавила педагог.

Тут и стало понятно поведение «партийной мамаши». Оказалось, что она не мать, а сестра матери, которая работает переводчицей на фронте. Колю она видела последний раз перед войной, была уверена, что хорошо запомнила мальчика, и не сомневалась, что узнает его. Сейчас, присматриваясь к ребятишкам, занятым своими делами, она была в полной растерянности. Уже на третьего ребенка она с сомнением указывала: «Вроде он», на что Нелли Ивановна твердо заявила, что это не аргумент и ребенка она не отдаст.

Едва забылся инцидент с Колей Грибковым, новый визит всколыхнул весь детский дом.

Никто из гуляющих ребят и воспитательниц не обратил внимания, что через калитку во двор, прихрамывая, вошел высокого роста мужчина в черной шинели. Им заинтересовались, когда он присел на корточки перед детьми и спросил, кто из них знает Эльзу Пожарову.

Он и предположить не мог, что теперь она не просто Эльза, а воспитательница. На его вопрос ребята, повернувшись к нему спиной, дружно закричали:

– Эльза Сергеевна! Вас дядя спрашивает!

Поднимаясь, Сергей Яковлевич успел подумать, что эта встреча очень напоминает ему другую – на берегу Ладожского озера, в день эвакуации детдома из Ленинграда. Однако приближающаяся девушка, высокая, в темном, облегающем фигуру летнем пальто, в черном, набок берете, была мало похожа на ту девочку, которую он обнимал два года назад. «Неужели это Эльза?» – мелькнула мысль.

Эльза тоже его не сразу узнала. Как потом признавалась, даже представить себе не могла появление отца в далекой сибирской деревне.

Сергей Яковлевич приготовился к тому, что в момент сильного волнения дочь может упасть в обморок, и потому кинулся к ней, расставив руки. Но Эльза справилась с волнением. Последние несколько метров она бежала к нему, пока не уткнулась в жесткое армейское сукно.

– Папа, папочка! Это невероятно! Немыслимо! Ты здесь! В это трудно поверить!

Пока они обнимались, кто-то из ребят успел сообщить Стогову, что приехал Эльзин папа. От неожиданности Виктор остолбенел, но потом ринулся во двор. Ему не надо было всматриваться в черты лица Пожарова. Он хорошо запомнил Сергея Яковлевича в черной морской форме.

– Виктор Стогов! – Сергей Яковлевич узнал его и протянул руки.

Виктор кинулся на грудь Пожарову и чуть не сбил рядом стоящую Эльзу. Он молчал, только глубокие всхлипывания выдавали его состояние.

– Ну-ну, Витя, мы же мужчины! Посмотри, какое море слёз ты вызвал у окружающих. – Сергей Яковлевич, слегка отстраняя Виктора, поглядел на него мокрыми от слёз глазами и произнес: – Дай-ка я посмотрю на тебя! Молодец! Ты стал почти с меня ростом. Это сибирский климат делает вас великанами. В Ленинграде вы бы не вымахали с Эльзой до таких размеров.

Он обхватил их обоих.

– Это мой папа! – громко и радостно объявила Эльза окружившим их взрослым и детям.

Кто-то в толпе робко крикнул: «Ура!» Это послужило призывом к уже забытому, громкому выражению чувств радости. «Ура-а-а!» – разнеслось по всей территории.

Этот не типичный для повседневной жизни возглас насторожил директора и врача, выскочивших из помещения.

– Что случилось?! – воскликнула Изабелла Юрьевна, подбегая к ребятам.

– Изабелла Юрьевна, Нелли Ивановна! Папа приехал! Вот! – Эльза потянула отца за рукав навстречу пробирающимся в толпе женщинам.

Нелли Ивановна остановилась в двух шагах от счастливых отца и дочери, с любопытством рассматривая Пожарова.

– Знаете, слушая ваши письма, которые Эльза нам читала, я представляла вас именно таким. Правда, не седым… – обратилась к Пожарову директор.

– Ой, папа, пока ты не снял фуражку, я и не заметила твоей седины! – удивилась Эльза и тронула его висок.

– Ну что делать! Война никого не молодит, – улыбнулся Сергей Яковлевич.

– Пойдемте в дом! – пригласила Нелли Ивановна.

…До позднего вечера в ее кабинете не гасла «трехлинейка» [23] «Трехлине́йка» – керосиновая лампа. , висевшая на одном проводе вместе с «лампочкой Прока», освещая стол с неказистой сервировкой. На нем наравне с салом, колотым сахаром и грузинским чаем были американская тушенка, галеты и кофе, выложенные Пожаровым.

Сергея Яковлевича завалили вопросами о разгроме немцев под Ленинградом. Всем хотелось узнать подробности о разрушениях в городе и на своих улицах. Но Пожаров, несмотря на длительное пребывание в Ленинграде, мало что успел посмотреть, поскольку лежал в госпитале на Суворовском проспекте с серьезным ранением левой ноги.

– Папа, ты из-за этого ранения хромаешь? – испуганно спросила дочь.

– Да, Эльза, с оторванной ступней красиво танцевать я уже не смогу, – пошутил отец.

– Ладно, папа, ты и до войны красиво не танцевал, поэтому тебя и наряжали всегда Дедом Морозом.

Пожаров заметно напрягся, вспомнив, что Дедом Морозом его наряжала жена, Мария Яковлевна. Он дарил детям подарки, а Эльза, не узнавая его, просила Дедушку Мороза потанцевать с гостями вокруг елки.

Уже вошло в привычку, что, когда приезжают гости, Нелли Ивановна идет ночевать к Веронике Петровне.

– Не удержим его у нас? – робко спросила старая воспитательница.

– Скорее всего, нет, – с сожалением ответила директор.

На следующий день Виктор вместе с Эльзой подвели Александру Алексеевну к сидящему на скамейке Пожарову.

– Ма, это Сергей Яковлевич, отец Эльзы, я тебе много рассказывал о нем.

Пожаров попытался встать, но Александра Алексеевна остановила его:

– Я о вас знаю давно, с тех довоенных времен, когда мой сорванец с Эльзой и Спичкиным у соседей-дачников считались яблоневой саранчой.

Все рассмеялись.

– А я помню вас, Александра Алексеевна. Вы заходили в лазарет к Виктору, который лежал там, весь в ссадинах, после того, как вытащил тонувшую в реке Эльзу. А мы приехали навестить дочь, которая лежала в соседней палате.

Узнав от Изабеллы Юрьевны о воспаленной, натруженной культе левой ноги Пожарова, директор приказала не привлекать Сергея Яковлевича ни к каким работам. Эльза даже вскрикнула, увидев, что у отца остались только пятка и грубые воспаленные швы от протеза ступни в специальном высоком ботинке.

По требованию врача Сергей Яковлевич после завтрака выходил на улицу, снимал ботинок и подставлял под лучи солнца больную ногу.