Михаил Сухачёв - Там, за чертой блокады [litres]

С появлением тетерок на мужской половине началось оживление. Каждый теперь старался как можно галантнее выразить свои чувства: делал глубокие «реверансы», энергично вскидывал голову, издавая при этом звуки: «чуф», «чуф».

Виктор стал выделять среди них особо талантливых кавалеров, решив, что это очень напоминает деревенскую вечерку. «А вот тот, который еще и цепляет крыло лапой во время подпрыгивания, напоминает Валерку», – подумал он и чуть не прыснул от смеха.

Поведение основной массы тетерок выглядело странным. Они с удивлением и спокойно глядели на танцевальное соревнование тетеревов, не выделяя никого из них. «Видимо, стесняются своих скромных рыже-бурых нарядов», – отметил Виктор.

Птичьи танцы были в самом разгаре, когда в двух местах началась драка с выдергиванием друг у друга перьев. Это означало, что косачи уже утратили бдительность. Прок говорил, что это тот самый момент, когда можно убить косача-охранника и его исчезновение останется незамеченным остальными. Тогда можно сделать еще два-три выстрела.

Прок стал целиться, и Виктор испугался, что сейчас, при его молчаливом согласии, произойдет убийство таких красивых птиц. Он приподнял голову и, что есть мочи, чихнул. Но косач-охранник только глянул в их сторону. Виктор еще чихнул и на сей раз услышал громкое хлопанье крыльев улетающей стаи. После этого он с опаской взглянул на недовольное лицо Прока и удивленное – Валерки.

– Ты што?! Не мог сдершаться? – прошепелявил Прок. – Такую охоту испортил!

Всю дорогу до деревни Прок сожалел, что Стогов лишил его блюд, которые умеют готовить из тетерева только эстонцы.

Прямо с ружьями под предводительством Прока они вошли в школу, когда кончились два урока – по русскому языку и литературе. Никто не сделал им замечания и не спросил причину опоздания. В школе это было не принято: опоздал – значит, делал какие-то неотложные дела по хозяйству, а это считалось более важным, чем деепричастный оборот и закон Архимеда.

В восьмой класс ребят перевели с оценками, взятыми с потолка. Иначе и быть не могло при такой, как у них в детдоме, бессистемной, безалаберной учебе – без необходимого контроля и регулярных уроков, без обязательных классных журналов и дневников.

В посевных и уборочных работах незаметно проскочило лето, и подкрался сентябрь сорок четвертого года. Возвращение в Ленинград в ближайшие месяцы не намечалось, и поэтому надо было решать вопрос с дальнейшей учебой здесь, на месте. В деревне седьмой класс означал вершину образования, а дальше начиналась практика: в конюшне, на ферме, в лучшем случае – в кузнице.

Об этом заранее никто, даже директор, не задумывался, ожидая вызова из Ленинграда. Возвращение в родной город автоматически решало бы проблему учебы старших ребят. Но частичка «бы» вынуждала считаться с реальностью: с отъездом Пожаровой в дальнейшей учебе нуждались только Стогов и Спичкин.

Альтернативой продолжения учебы в райцентре Асино было самообразование в стенах детдома, в эффективность которого не верила даже директор. Она посоветовалась с Вероникой Петровной. Та сказала, что если здесь их было трудно контролировать, то в Асино, предоставленные самим себе, они вообще могут забыть, что такое прилежание и личная ответственность.

– Видно, судьба их такая: второй год учиться в седьмом классе, дожидаясь возвращения в Ленинград. Учеба в Асино сопряжена с большими сложностями. Не могу утверждать в отношении Стогова, но за Спичкиным нужен глаз да глаз, иначе дурака проваляет и привезет справку, что из-за неуспеваемости оставлен на второй год. – Старая воспитательница задумалась и добавила: – Может, устроить в Асино одного Стогова? Без дружка у него будет меньше соблазнов валять дурака.

Нелли Ивановна прикидывала разные варианты решения этой проблемы. Один из них казался вполне реалистичным: потребовать от роно [26] Роно́ – районный отдел народного образования. создания восьмого класса из местных выпускников седьмого, среди которых были бы и Стогов со Спичкиным. Это требование должно быть обосновано нуждами колхоза. Над обоснованием этих нужд директор промучилась не одну бессонную ночь. Никитич, казалось, с интересом выслушал ее доводы, но, когда Нелли Ивановна предложила подписать бумагу и заверить ее печатью, заявил:

– Нет, Ивановна, ни в жисть не подпишу твою писульку, потому как никогда не был жуликом. И не толкай меня на грех. Мои учиться не будут! Сам их отговорю! Мне нужны колхозники, а не ученые. Я вот пять классов с трудом осилил, а ничего, председательствую, и не последний в районе. Семь классов даже счетовод у нас не имеет. Это баловство! Война, Ивановна, от меня требует хлеб, а не ученых. Это ты можешь своих учить. С тебя поставок не требуют. И живешь ты здесь временно. Завтра война кончится, ты вернешься в свой Ленинград, а мои как были при земле, так и останутся при ней до самой смерти, чтобы хлеб выращивать и тебя же в Ленинграде кормить!

Отповедь Никитича поколебала намерение директора. Оставался единственный вариант: учить в Асино одного Стогова, а Спичкина оставить на второй год в деревенской школе. В то же время директор подумала, что и Витька, должно быть, в душе не так уж и рвется в школу и будет рад повалять дурака еще год в седьмом классе.

В один из вечеров директор вошла в группу старших ребят и предложила Виктору пройтись перед сном.

Они направились через огороды в сторону реки. С пригорка хорошо было видно, как низкий плотный туман обозначил речное русло, из-за чего казалось, что вода молочного цвета течет не просто вровень с берегами, а выше. Влажная от вечерней росы трава хлестала по сапогам.

– Смотри-ка, как вечером холодает! – Нелли Ивановна запахнула коричневую вязаную кофту, которую Виктор помнил с блокадных времен. – Ты ведь очень устаешь, я знаю. Меня даже Изабелла Юрьевна упрекнула, что я не щажу твой подростковый организм.

– Что я, ребенок, что ли? В колхозе все ребята так работают.

– Деревенские ребята к этому с пеленок приучаются, и они не пережили такого голода, как ты. Я говорю это к тому, что, может быть, тебе годик не учиться? Отдохнешь за зиму. Знаю, что ваша троица мечтала об этом еще в начале седьмого класса. Валерка, я думаю, и сейчас не очень рвется продолжить учебу. А ты?

– Я не хочу еще год пропускать. Я что, тогда в Ленинграде с малолетками буду сидеть? Нет! Надо что-то придумать.

– А как мама считает?

– Она хочет, чтобы я учился!

Нелли Ивановна была приятно поражена желанием Виктора учиться дальше, несмотря на трудности, которые и сама еще до конца не осознавала. Сейчас, идя рядом со Стоговым, она увидела в нем взрослого, сознательного человека, настроенного почти на подвиг, и решила предать забвению другие его «подвиги», за которые раньше испытывала желание задать ему хорошую трепку. Виктор с большим интересом выслушал ее рассказ о том, как в далеком прошлом пробивался к знаниям крестьянский сын Ломоносов…