Михаил Сухачёв - Там, за чертой блокады [litres]

Пока Вероника Петровна рассказывала об этом инциденте, Нелли Ивановна вспомнила про морской закон, согласно которому капитан покидает тонущий корабль последним. Поэтому для себя она решила мысли о бегстве выбросить из головы.

– Так вы посмотрите, что нам предлагает районное начальство на этот раз! – кивнула на конверт Вероника Петровна.

– Ну его! Портить аппетит перед обедом не хочу.

– Как хотите. Испортите аппетит перед ужином, а стало быть, и сон.

Нелли Ивановна нехотя надорвала край конверта, вытащила листок, совсем непохожий на бланк, на котором печатались руководящие распоряжения, и начала читать. Через пару секунд она подняла голову и отсутствующим взглядом уставилась на Веронику Петровну. Потом снова взглянула на текст и трясущимися руками молча протянула листок старой воспитательнице.

– Прочтите вслух, я что-то не понимаю, – тихо произнесла она.

– «Поздравляю! Пришел на вас вызов. Вам надо приехать самой, чтобы согласовать сроки. Рада за вас!

Радость от предстоящего возвращения омрачилась распоряжением оставить здесь детей-ленинградцев, не востребованных родными и близкими. Список этих ребят был приложен к документу.

– Нелли Ивановна, как же так? – возразила Александра Гавриловна, читая этот список. – Откуда им там, в Ленсовете, известно, что у Коли Октябрьского, Авроры Невской нет родных и близких? Я не представляю себе, как их оставить, как им объяснить это? Ведь они уже взрослые, всё понимают. Я этого делать не буду! У меня сердце разорвется. Может, все-таки увезем их? Всего-то одиннадцать душ!

– Аля, там все проверили. Ведь у них есть список всех детей, отправленных в Сибирь, поэтому, я думаю, так долго и не присылали вызов. Ну хорошо, представь себе такую сцену: мы привезем их в Ленинград. Нас встречают оповещенные родственники, представители Ленсовета, разбирают детей, уезжают. Остается одиннадцать человек, сиротливо стоящих на вокзале, хлопающих глазенками, полными слёз… Что ты на это скажешь? Куда повезешь? Кому сдашь? Ты ведь к себе их не заберешь? Небось сама не знаешь, целы ли твои квартира, дом? Вот такую сцену уже я не выдержу! А как объяснить представителям власти нашу самодеятельность? Думаю, что только необходимость заставила их принять такое жесткое решение, ведь детских домов было эвакуировано не один десяток. И в каждом из них есть свои Коли Октябрьские, Авроры Невские.

Собирая большой педсовет в знаменитой беседке, Нелли Ивановна решила не навязывать свое мнение. «Пусть выговорятся все. Потом можно будет выбрать из словесной шелухи рациональное зерно».

Начали еще до захода солнца, а когда стало темно, принесли две керосиновые лампы.

– Дорогие мои, из всех наших забот самая главная – подготовить детей, остающихся здесь. Надо сейчас, заранее, аккуратно убедить их, что здесь остаются самые надежные помощники воспитательниц для подготовки местных детей к школе, что задача эта сложная и не каждому ребенку может быть доверена, – подвела итог директор. – Чем серьезнее будет выглядеть аргумент, тем сильнее дети будут осознавать свою ответственность перед взрослыми. Пять-шесть лет – это возраст, когда ребенок испытывает большую потребность быть помощником взрослого, заслужить похвалу за хорошо выполненную работу. Вот эту психологическую особенность и надо использовать сейчас.

– Аленька, я понимаю твое скептическое отношение к моим словам, но можешь сама убедиться, спросив у любого ребенка, чего он больше хочет: поехать в Ленинград или пойти завтра на луг гоняться с сачком за бабочками? – продолжала Нелли Ивановна. – Ленинград для них абстракция, город, который в памяти ассоциируется прежде всего с бомбежками, обстрелами, голодом. Если не упоминать о родителях, то мало кто захочет туда поехать. Вся детская живость и любознательность проявятся в тот самый момент, когда одни останутся здесь, а другие сядут в повозки и куда-то поедут. И здесь наверняка будут заданы вопросы типа: «Александра Гавриловна, а почему Маша едет, а я нет?» Словом, сейчас нам надо постараться и проявить весь свой педагогический такт. Топорная работа ни с одним ребенком недопустима.

Весть о том, что ленинградский детдом уезжает, стала главным событием в жизни всей деревни.

Узнав об этом, примчался Никитич, который давно находился на дальних полях и не допускал мысли, что могут уехать ставшие такими родными Ивановна, Алексеевна, Витька, Валерка, Гешка, даже идейный «противник» – докторша, «мудрёное» имя которой он так и не запомнил.

Девять подвод, выделенных районом, на ночь расположились табором на территории детдома. Нелли Ивановна не стала препятствовать тому, что запылали два костра между телегами и всю ночь раздавались громкие голоса возниц, смех, звуки гармошки. Еще шесть колхозных подвод пришли утром под руководством Никитича.

Нелли Ивановна не предполагала, что прощание будет таким трогательным. Несмотря на ранний час, собралась почти вся деревня. Не поместившиеся на дворе люди толпой стояли за изгородью.

На Никитича без жалости нельзя было смотреть. Он, не стесняясь слёз, ходил от одной женщины к другой, кого-то целовал, кого-то обнимал, кому-то жал руку и всем кланялся в пояс. Когда прощался с директором, зарыдал в голос, как местные женщины.

Валерка, пользуясь всеобщей суматохой, сбежал с Дарьей Грошевой в беседку, держа ее за обе руки.

Прок с каменным лицом, словно не видя никого, стоял прислонившись спиной к крыльцу. Увидев Стогова, жестом подозвал к себе. Взяв Виктора за плечи, он с эстонской невозмутимостью произнес:

– Для тех, кто пока мало знает, но стремится знать все, всегда и везде есть много интересного. А ты такой! Не растеряй свою любознательность!

Удивленный необычно длинной речью молчуна Прока, Виктор, от волнения не понявший половины, несколько раз повторил: «Спасибо!»

Но апофеозом прощания для Нелли Ивановны стало действо, втайне подготовленное воспитательницами. Занятая размещением детей по телегам, назначением и инструктированием старших на каждой подводе, множеством других дорожных забот, она не обратила внимания, что возле крыльца выстроилась шеренга остающихся малышей с воспитательницами.

– Нелли Ивановна! – обратилась одна из них. – Посмотрите, вас ждут!

Когда директор повернулась к детям, они не очень дружно, но громко прокричали:

– Счастливого пути! Счастливого пути! Счастливого пути! Ура-а-а!

Она без тревоги и волнения не могла думать о расставании с остающимися ленинградскими и местными детишками и уж совсем не ожидала такого мажорного прощания.

По лицу Нелли Ивановны пробежала легкая судорога и, не сдерживая слёз, но широко улыбаясь, она кинулась к детям и, крепко обнимая, стала целовать всех подряд.