Мари-Од Мюрай - Кроваво-красная машинка

Девушка на ресепшене была молода и казалась приветливой.

Я оперся локтем о ее стойку.

— Скажите, а могли бы вы быть так любезны…

— Да, но подождите минутку, — перебила она, — вот входит еще кто-то.

Я обернулся взглянуть на вертящуюся дверь. Бертье! Я одним прыжком оказался под стойкой и присел. Девушка с ресепшена сдержала крик и изумленно смотрела на меня, широко открыв рот; вид у нее был как у рыбы, которую выдернули из воды.

— Тише! Этот тип… Ему не надо меня видеть. Скажите ему, что Поль Дювернь еще не вернулся.

— Но…

— Пожалуйста!

И последний умоляющий взгляд.

Мне было слышно, как Бертье поставил на пол чемодан.

Я свернулся клубочком под стойкой, у ног прелестной девушки.

— Добрый день, красавица, — кокетливо произнес Бертье.

И он тоже заметил, что она очень симпатичная. Только бы не вздумал распустить перед ней хвост!

— Полиция.

Ой-ой, сейчас девица во всем ему признается, а я, сидя под стойкой, как всегда, окажусь во всем виноват.

— У вас живет гость по имени Поль Дювернь и…

— Минутку.

Девушка сделала вид, будто ищет запись в книге регистрации, и, полагаю, не нарочно, наступила ногой мне на руку. Надо отдать ей должное, она вздрогнула и тут же отдернула ногу.

— Дювернь. Да. Номер 19. Ключ висит над моей головой. Полагаю, мсье не возвращался всю прошлую ночь.

— Действительно. Тогда я пока посижу в гостиной, мадемуазель. Соблаговолите предупредить меня, когда он придет.

— Хорошо, мсье инспектор.

— И если вы сегодня вечером свободны…

— Нет, мсье инспектор.

Он расхохотался:

— А все же подумайте!

Да как у столь невзрачного господина, как этот Бертье, получается быть таким самодовольным? Он удалился, что-то мурлыча.

— Можете вылезать, мсье, — шепнула мне девушка явно раздосадованным тоном. — Но предупреждаю: мне совсем не нравится, когда мне выкручивают руки.

— Мы квиты. Мне тоже не по душе, когда наступают на мои.

Я улыбнулся. Она тоже изобразила улыбку. Все-таки это убого — дождаться, пока тебе стукнет тридцать четыре, чтобы наконец пустить в ход природные таланты соблазнителя.

— Надо предупредить Поля, что у него шпик на хвосте, — добавил я, забыв о комплексах.

— Слушайте, мсье, эти ваши дела…

— Пожалуйста!

В глубине своих темно-синих глаз я зажег несколько звезд. Дежурная отвернулась, улыбаясь уже во весь рот. Чудесно! Я был возбужден как ребенок, нашедший новую игрушку.

— Номер 19, — прошептал я.

— Нет, 18. Если бы я сказала правду, ваш инспектор мог бы увидеть, что ключ не висит.

Я восхищенно присвистнул:

— У вас отличная реакция. Позвоните Полю и сообщите ему, что в гостиной его дожидается шпик.

— А еще что? — взвилась девушка.

— Чтоб смывался как можно скорей, — ответил я тоном уличного хулигана.

Она колебалась. Это было уж слишком.

— Пожалуйста!

Она сняла трубку, окатив меня убийственным взглядом.

— Мсье Дювернь? Это ресепшен. Тут один шпи… инспектор дожидается вас в гостиной… Нет, я не сказала ему, что вы были здесь… Да, вы можете расплатиться по счету.

Она положила трубку. Я поблагодарил ее:

— А вы и правда заняты сегодня вечером?

— Убирайтесь отсюда!

Я не заставил себя долго просить и обосновался у дверей отеля. Через несколько минут я увидел, как выходит Поль Дювернь с чемоданом в руке. Он прошел мимо, не обратив на меня ни малейшего внимания. Левый кулак был в кармане плаща. В моем левом кармане лежал слон. Он сжимал в своем короля с королевой, прижавшихся друг к другу. Он поймал такси до вокзала.

Еще через три часа мы — я и он — сидели в поезде Женева — Париж. Я проследил за ним до вагона-ресторана. Он был так поглощен своими мыслями, что моя слежка могла бы быть еще нахальней. Выйдя на Лионском вокзале, он встал в очередь на такси, и я встал следом. Через полчаса Поль уже вылезал перед «Отелем путешественников».

— Остановите немного подальше, — скомандовал я моему шоферу.

До конторы мэтра Сакара я дошел пешком. Она располагалась на первом этаже и выходила во двор. Уж не собирался ли Поль во второй раз взломать дверь? Я следил за ним из коридора. Казалось, он на минуту заколебался, потом обернулся. А вдруг он услышал звук моих шагов? Я постарался еще больше слиться с темнотой. Поль скрылся из глаз. Куда он пошел? Дверь конторы по-прежнему была закрыта. Я вышел во двор. Там, рядом с конторой нотариуса была лестница, она вела на верхние этажи. Несомненно, Поль пошел сюда. Но что ему здесь понадобилось? Зачем возвращаться в то место, которое уже ограбил?

Скоро настанет день, рассветет, и нотариус придет в контору. Я стоял в самом низу лестницы и размышлял, подняться или нет. Внезапно меня схватил дикий зверь, когти вцепились мне в горло. На меня прыгнул Поль.

— Только крикни, и я тебя убью.

Он подкараулил меня.

— Чего ты от меня хочешь?

Глаза, налитые кровью, голос, охрипший от гнева, — мне в лицо смотрело раненое животное.

— Королева, — пролепетал я, — та самая, из волшебных сказок.

Когти впились в мою плоть еще глубже.

Я с мучительным усилием вытащил из левого кармана шахматную фигурку.

— Ты кто? — взревел Поль. — Женевский шпик?

— Слон.

Я поднял кулак, подставив его едва проклюнувшемуся дневному свету. Поль выхватил фигурку, потом отбросил меня к стене.

— Пьер просит вас вернуть ему короля и королеву, — пробормотал я, полузадушенный.

Казалось, Поля ничто не могло удивить. Он нагнулся и левой рукой открыл чемодан. Король с королевой были там.

— Держите, — сказал он, — вы ему их и отдайте. А вот это передайте моим… родителям.

Он протянул мне лист бумаги, на котором корявым почерком было нацарапано:

«Признаю, что уступила моего сына Мартина, возраст десять месяцев, мсье и мадам Жак Дювернь за сумму в пять тысяч швейцарских франков. Отныне Мартин будет носить имя Поль Дювернь.

Аннетт Делорм, Женева, сегодня 18 августа 1958 года».

— Этот документ вы и разыскивали в конторе мэтра Сакара?

Поль кивнул. Ну конечно, он замаскировал все под классическое ограбление — утащив немного денег, чековую книжку и банковскую карту, чтобы истинный мотив его появления здесь не так бросался в глаза.

— Вот уже тридцать три года этот подонок шантажирует моих… родителей, — заговорил Поль. — Тридцать три года он доводит их почти до разорения. Мой… отец во всем признался мне еще три месяца назад, потому что ему больше нечем платить.

Чета Дювернь была в отчаянии оттого, что не может иметь детей, подумал я, и они рассказали об этом своему нотариусу. А тот знал в Швейцарии мать-одиночку. У нее можно было купить ребенка, и никто бы ни о чем не узнал.

— Им стыдно было усыновлять дитя, — продолжал Поль все еще срывающимся от гнева голосом. — Они были из среды тупой и благонамеренной. И после всего этого еще боялись открыть мне истину… Они купили меня!