Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается [книги 11-13] [сборник litres]

– Гектор! – воскликнула Вайолет, вспомнив того человека из Города Почитателей Ворон, который был так добр к бодлеровским сиротам, и исполинское изобретение, которое унесло его прочь от Бодлеров. – Он цел и невредим?

– Надеюсь, – тихо ответила Кит и поднялась. Она отвернулась от Бодлеров, и голос у нее задрожал. – Оставьте посуду как есть, Бодлеры. Один мой соратник вызвался убрать все после нашего пикника. Он настоящий джентльмен. Если все будет хорошо, в четверг вы с ним познакомитесь. Если все будет хорошо…

Но закончить фразу Кит не смогла. Вместо слов у нее вырвался всхлип, плечи затряслись, и Бодлеры переглянулись. Разумеется, когда кто-то плачет, задача благородного человека его утешить. Но когда кто-то пытается скрыть слезы, вероятно, благородному человеку следует сделать вид, будто он их не заметил, чтобы не смущать плачущего. На миг дети растерялись, не в силах выбрать между благородным поступком, который заключается в попытке утешить плачущую женщину, и благородным поступком, который заключается в попытке не смущать плачущую женщину, но Кит Сникет плакала все горше и горше, и тогда они решили ее утешить. Вайолет взяла ее за руку. Клаус обнял за плечи. Солнышко обхватила Кит за колени, поскольку выше ей было не достать.

– Почему вы плачете? – спросила Вайолет. – Почему вы в таком отчаянии?

– Потому что ничего не будет хорошо, – проговорила наконец Кит. – Вы и сами, наверное, уже поняли это, Бодлеры. Настали черные дни, черные, словно ворон, одиноко парящий в беспросветной ночи. Может быть, поступки наши и благородны, только ничего у нас не выйдет. Вероятно, еще до четверга я увижу ваш сигнал и пойму, что все наши чаяния растаяли как дым.

– А какой сигнал? – спросил Клаус. – Каким пользоваться шифром?

– Любым, какой вы сами придумаете, – ответила Кит. – Мы будем наблюдать за небом.

С этими словами она высвободилась из рук утешающих детей и поспешила прочь от пруда, не сказав им на прощание ни слова. Вайолет, Клаус и Солнышко глядели, как она становится все меньше и меньше, удаляясь от них по склону – то ли возвращаясь к такси, то ли собираясь присоединиться к какому-нибудь загадочному волонтеру, – и наконец исчезает за гребнем пологого холма. Некоторое время дети молчали, а затем Солнышко нагнулась и взяла пакеты.

– Переодеть? – спросила она.

– Наверное, да, – вздохнула Вайолет. – Жаль, если вся эта еда пропадет, но я больше не могу съесть ни кусочка.

– Может быть, тот волонтер, который придет убирать, отдаст ее кому-то другому, – сказал Клаус.

– Может быть, – согласилась Вайолет. – У Г. П. В. по-прежнему столько тайн!

– Может быть, когда мы станем фланерами, то узнаем больше, – сказал Клаус. – Если мы станем наблюдать за всем, что происходит вокруг, может быть, некоторые из этих тайн раскроются. Надеюсь.

– И я надеюсь, – сказала Вайолет.

– Тоже надеюсь, – сказала Солнышко, и больше Бодлеры ничего не говорили.

Завтрак был окончен, и они спрятались за дерево, как и предложила им Кит, и растянули покрывало для пикника наподобие занавеса, желая переодеться в относительном уединении. Вайолет, застегивая сверкающий серебряный пояс, на котором по всей длине крупными черными буквами были вытиснены слова «ОТЕЛЬ „РАЗВЯЗКА“», надеялась, что сумеет отличить Франка от его коварного брата Эрнеста. Клаус, надевая жесткую круглую фуражку с тугой резинкой под подбородком, надеялся, что сумеет распознать, кто из постояльцев волонтер, а кто негодяй. А Солнышко, натягивая белоснежные перчатки, удивлялась, как это Франку удалось раздобыть ей перчатки такого маленького размера, и надеялась, что ей удастся вывести на чистую воду самозванца, который выдает себя за Жака Сникета.

Когда все трое детей надели форму, они вернулись на берег пруда и довершили маскировку последней деталью – тремя парами громадных темных очков, напоминавших наряд Графа Олафа, который он носил, когда притворялся детективом. Очки были такие большие, что закрывали не только глаза бодлеровских сирот, но и почти все лицо: под них целиком помещались даже обычные очки Клауса. Глядя сквозь темные очки на собственное отражение в пруду, дети не знали, удастся ли им при помощи маскировки ускользать от властей достаточно долго, чтобы успеть разгадать все тайны, которые их окружали, и не знали, не ошиблась ли Кит Сникет, сказав, будто они уже не дети, а волонтеры, готовые достойно встретить все испытания, которые готовит им этот непостижимый и отчаянный мир. Бодлеры на это надеялись. Но когда Вайолет рукой в перчатке взяла камешек и бросила его в самую середину пруда, дети не знали, не утонут ли их надежды, подобно этому камешку. Они смотрели, как по поверхности пруда расходятся круги, искажая отражение отеля. Дети смотрели, как покрывается рябью сверкающая кровля и как исчезает слово «Развязка», словно чья-то рука смяла бумагу, на которой оно было написано. Они смотрели, как сливаются ряды окон и как расплываются цветы и мох, а камешек погружается все глубже и глубже и круги бегут по отражению все дальше и дальше. Бодлеровские сироты смотрели, как исчезает отраженный мир, и не знали, не суждено ли и их надеждам исчезнуть в странном неверном мире отеля «Развязка» и

На свете существуют места, где царит мир и покой, однако огромный вестибюль отеля «Развязка» к ним не относился. В тот день, когда Бодлеры поднялись по лестнице, окутанной белым дымом из трубы, и ступили под гигантскую арку, на которой было написано, или, как отражалось в громадном пруду, «ВХОД», вестибюль жужжал, словно улей. Как и предсказывала Кит Сникет, Бодлеры вошли в отель незамеченными, поскольку все были так заняты, что не замечали абсолютно ничего. Постояльцы, спеша зарегистрироваться и разойтись по номерам приводить себя в порядок, выстроились перед конторкой портье, над которой почему-то красовалось число 101. Коридорные, спеша развезти чемоданы по номерам и получить свои чаевые, грузили горы багажа на тележки и катили их к лифтам, на дверцах которых почему-то красовалось число 118. Официанты и горничные разносили еду и напитки людям, которые сидели в вестибюле в креслах и на скамейках и желали подкрепиться. Таксисты провожали постояльцев в вестибюль, где они тоже вставали в очередь, а собаки тащили хозяев прочь из вестибюля на прогулку. Заблудившиеся туристы стояли столбом, в недоумении глядя на карты, а непослушные дети играли в прятки среди деревьев в кадках. За роялем, на котором красовалось число 152, сидел человек в смокинге, наигрывая бодрые мотивчики на радость всем, кому хотелось его слушать, а целый штат уборщиков и уборщиц отдраивал зеленый деревянный пол, инкрустированный числом 131, на радость всем, кому хотелось при каждом шаге любоваться отражением своих туфель. В углу вестибюля сверкал огромный фонтан, вода из которого ниспадала каскадом по числу 131, врезанному в гладкую полированную стену, а в противоположном углу виднелась огромная женщина, которая стояла под числом 176 и снова и снова выкрикивала мужское имя, причем голос у нее становился все более и более сердитым. Бодлеры постарались стать фланерами и двинулись через царивший в вестибюле хаос, но им нужно было сразу столько всего заметить, а при этом все кругом так стремительно менялось, что они не знали, удастся ли им даже приняться за свое благородное начинание.