Октав Панку-Яшь - Долго еще до вечера?

И принесла.

Здесь рассказ водителей грузовика кончается — когда они принесли мне красную шубу, красную как огонь, с золочеными пуговками, которые горели, будто кленовые листья осенью, и мешок, как все мешки. Бороду я раздобыл сам. Мне ее с удовольствием уступил на время мой старый друг, капитан корабля. Я оделся Дедом Морозом и созвал всех детей из нашего дома веселиться вокруг разукрашенной елки. Мы ели конфеты, смеялись, шутили. Ах, как я люблю смеяться и шутить! Даю слово, в любой момент готов уступить самую большую неприятность за пустяковую улыбку и променять битком набитый печалью сундук на одну маленькую шутку, такую маленькую, что уместится в наперстке.

ВЧЕРА УТРОМ НА снежной горке я насчитал десять санок. Нет, ошибаюсь. Только девять. Десятые — ранец, превращенный одним второклассником в санки.

Этот случай испортил мне все настроение. Какая непростительная ошибка: насчитать десять санок, когда их на самом-то деле девять! Ошибиться может любой, но чтобы это случилось со мной? Как раз со мной, который, с тех пор как знает себя, всегда был очень силен в арифметике? Этого я не мог себе простить. Когда я, ребята, был в вашем возрасте, я был так сообразителен и толков и так силен в арифметике, что, если бы вы разбудили меня среди ночи и спросили бы, например, сколько будет один да один, я бы в то же мгновение без карандаша и бумаги, без палочек и без счет с шариками и птичками, а исключительно в своей разумной голове сосчитал бы и ответил: «Два!»

Слава обо мне прокатилась за тридевять классов и за тридесять школ. Обо мне говорили, что я много достигну.

И вот я достиг.

Думаю, вы уже знаете, не может быть, чтобы не узнали, что недавно я был назначен Главным Советником, Самым Главным Над Всеми Советниками В Стране Арифметики, с правом складывать и вычитать, умножать и делить все, что угодно моей душе.

Поэтому ко мне каждый день и приходит множество школьников с просьбой помочь им решить задачи, с которыми они не могут справиться. Так случилось и вчера утром. Ко мне пришли второклассники и попросили решить им следующую задачу:

«Если в нашем классе 40 учеников и мы знаем, что у каждого ученика есть ранец, сколько ранцев в нашем классе?»

Я прижал ладони к вискам и стал думать. Вдруг перед моими глазами, как в кино, предстала картина второго класса… Ровные, как на параде, ряды парт… Ученики в синих формах в мелкую клеточку и с белыми воротничками… и в партах ранцы… Я быстро стал считать ранцы и, сосчитав, ответил:

— Тридцать девять! Ровно тридцать девять! Точно тридцать девять!

Ропот восхищения окутал меня с ног до головы. Ученики наперебой хвалили меня:

— Поразительно! Какой острый ум! Какое глубокое знание арифметики! Верно! В самом деле, верно! Ровно тридцать девять! В нашем классе точно тридцать девять ранцев!

Ропот восхищения не смолкал до того мгновения, когда один из учеников спросил:

— Как вам удалось получить такой результат! То есть как вы рассуждали? Любопытство грызет меня, как мышь грызет книжку сказок.

— Просто, — ответил я. — Любой бы на моем месте готов был поклясться, что, если в классе 40 учеников и у каждого есть ранец, то в классе должно быть 40 ранцев. Ошибка! Эта задача решается не так! Надо начинать с вопроса: что такое школьный ранец. По моему мнению — и должен сказать, по мнению многих других — школьный ранец — это нечто вроде коробки из кожи, из пластмассы или спрессованного картона, которая с помощью двух ремней закрепляется на спине школьника и в которой он, школьник, носит книжки, тетрадки, пенал и бутерброды с повидлом или, скажем, с маслом или ветчиной. Это определение школьных ранцев неизменно. Но когда ранец уже не ранец? По-моему, и здесь я опять должен сказать: по мнению многих других тоже, ранец — уже не ранец, если его превратили в санки. Всем известно, что такое санки, и поэтому ранец, превращенный в санки, уже не ранец, а санки. Как рассуждаем дальше? А вот как. Если в классе 40 учеников и у каждого есть ранец, но один из учеников превратил свой ранец в санки, тогда в этом классе всего 39 ранцев.

40 — 1 = 39.

Просто. Учитесь рассуждать, ребята. В арифметике каждая цифра может таить в себе целую историю. Веселую историю или не так уж веселую. Мне, не стану скрывать, больше нравятся веселые, и вы, уверен, постараетесь, чтобы у меня был повод писать одни только веселые истории.

За это я вам благодарен и открою секрет: неправда, что я был назначен Главным Советником, Самым Главным Над Всеми Советниками В Стране Арифметики. Правда только, что… вчера утром я насчитал на снежной горке десять санок. Нет, ошибаюсь. Только девять. Десятые — ранец.

ЛЕТО КОНЧИЛОСЬ. Давно. Оно и само забыло, когда.

Вот уже все каштаны с каштана упали. Сливы стали сливовым джемом. Дождь льет сверху вниз и иногда так сильно, что уже без разницы, что не льет и снизу вверх.

Если спросить журавлей, они скажут, что уже осень, только журавли давно улетели и спрашивать некого.

На лагерном дворе нет никого. Решительно никого, как мечтал летом начальник лагеря, чтобы решительно никого не было в часы послеобеденного отдыха.

По линейке гуляет шальной ветер.

Дни считают дни (до июня).

А на кухне — настоящая трагедия: не пахнет ни гуляшом, ни рулетом. Ужасно! Только в углу валяется забытая морковка

Здесь, на лагерном дворе была скамейка. Почему ее больше нет? Не кроется ли в этом какая история? Так и есть!

Четыре лета назад один мальчик вырезал на скамейке складным ножиком:

И подписался.

Три лета назад другой мальчик вырезал на скамейке складным ножиком:

Два лета назад третий мальчик вырезал на скамейке складным ножиком:

И наконец, прошлым летом еще один мальчик вырезал складным ножиком на скамейке:

А теперь, осенью, в лагере нет никого. Даже скамейки. Кто-то, может, ветер, может, дождь, а может, и ветер и дождь, написал на песке, где она стояла:

«Здесь была скамейка. Чудная скамейка. И как-то так получилось, что ее съел складной ножик…»

Лето кончилось. Давно. Даже я забыл, когда оно кончилось.

ЭТО СЛУЧИЛОСЬ в тот день, когда ему исполнилось десять лет. Могло бы, конечно, случиться и вдругой день, но он точно помнит, что тогда, в тот день Матильда принесла ему леденцов, он вышел, во двор, засунул кулек с леденцами в карман и вдруг услышал: