Октав Панку-Яшь - Долго еще до вечера?

— Мы покажем тебе, — вызвались все три слова.

ТРУДОЛЮБИЕ завинтило колпачок чернильницы и вытерло перо, чтобы не заржавело, ВЕЖЛИВОСТЬ подала мне пальто и помогла одеться, ДРУЖБА взяла за руку, и все четверо мы пошли к девочке, которая держала в руках НЕТ и НЕ. Когда мы пришли, она спала. Но НЕТ и НЕ в ее руках еще не заснули. Увидев меня, НЕТ и НЕ, вместо того, чтобы поздороваться, в голос сказали:

— Нет, мы не вернемся! Нам нигде так хорошо не жилось, как в руках у девочки. Нет, не проси! Нет, не кричи! Нет, не сердись! Нет, не вернемся!

В этот момент со двора послышался голос девочкиной мамы:

— Вставай, уже поздно. Накрывай на стол! Скоро обедать.

— Сейчас! — ответило слово ТРУДОЛЮБИЕ вместо девочки.

И мигом постелило скатерть, открыло буфет и достало тарелки. И даже успело свернуть и положить возле каждой тарелки бумажные салфетки…

Тут на лестнице послышались шаги девочкиной бабушки. Слово ВЕЖЛИВОСТЬ даже не дождалось стука в дверь, побежало, открыло ее. Но в дверь вошла не только бабушка. Вошла еще и подруга той девочки, которая держала в руках НЕТ и НЕ. Подруга еще и не подумала, кто ей может помочь, а слово ДРУЖБА уже всю задачку ей разъяснило.

Все это произошло в один миг. Когда девочка проснулась и слезла с кровати, подошла мама и подала ей капустную кочерыжку.

— Вот, возьми! За то, что ты так красиво накрыла на стол.

Потом подошла бабушка и подала ей яблоко.

— Вот, возьми! Ты стала услужливой девочкой.

И подруга тоже не осталась в долгу.

— У меня два ореха. Один тебе, другой мне.

Девочка протянула руки за подарками, и в этот миг, да, в этот миг выронила НЕТ и НЕ.

А я только этого и ждал. Схватил их за ухо и в сопровождении слов, которые привели меня к девочке, поспешил домой.

По дороге я кое-что заметил, но, откровенно говоря, вовсе не удивился.

Слово ТРУДОЛЮБИЕ грызло капустную кочерыжку.

Слово ВЕЖЛИВОСТЬ ело яблоко.

Слово ДРУЖБА жевало сердцевину ореха.

Если бы я удивился, я мог бы спросить их, и они бы ответили:

— Сегодня мы заслужили подарки. Когда их заслужит девочка, не беспокойтесь, мы к ним не притронемся.

Но я, повторяю, не удивился. Это было в порядке вещей.

Придя домой, я бросил НЕТ и НЕ в чернильницу и попросил слово СТОРОЖ покараулить их, чтобы ни одна девочка и ни один мальчик не захватили их.

Пускай сидят в чернильнице и вылезают, только когда я их позову.

Как позвал сейчас, чтобы закончить сказку.

ДОБРЫЙ ВЕЧЕР, добрый вечер, как поживаете? Я — тоже, у каждого свое, рад вас видеть, мне сказали, что у вас насморк, и я подумал, хорошо, что не грипп, насморк — пустяки, прочихаешься, посидишь денек дома — и все пройдет.

Да, не забыть бы, я пришел не с пустыми руками, я принес вам сказку. Обхохочетесь, самая веселая сказка из всех, которые у меня получились с тех пор, когда я сказал себе, что нет смысла придумывать сказки, и взял ее с потолка, как беру с потолка все сказки; я сам хохотал так, что стул задрожал, а потом затряслось и кресло, потому что я пересел хохотать в кресло.

Эта сказка про мальчика, который ел здания, не знаю, слышали вы про него или нет, про мальчика, который ел четырех этажные, семиэтажные и десятиэтажные здания, разумеется, вместе с подвалами и телевизионными антеннами, про мальчика, который ел здания любого цвета; небывалый мальчик, не представляю, как ему удавалось есть столько зданий на столько этажей и всяких разных цветов, как он не наедался до горла, еще не добравшись до третьего этажа, и как мог глотать голубые и апельсиновые! Вот, опять я трясусь от смеха, усадите меня, пожалуйста, на кушетку, пускай и кушетка трясется.

Ага, вам так и хочется поскорее спросить, как он их ел; будто дело в том, как мальчик ел здания, других занятий для вас не нашлось, как только спрашивать! Ел он их очень аккуратно, как едят здания, четырехэтажные — быстрее, а десятиэтажные — медленнее, больше прожевывая стены и меньше — окна, и когда в зубах застревала какая-нибудь дверь, ковырял в них не ногтем, а зубочисткой. Прошу вас всей душой, оставьте свои вопросы в раздевалке, мне не до них, что же будет, если я стану отвечать на все ваши вопросы; мальчик ел здания, как мог, одни — по утрам, другие — в обед или на ужин, оставлял кусочек на десять часов или на пять. Ох, до чего же дожил я, серьезный человек, написавший 20 книг, — объяснять всякие не знаю что да не знаю почему!

Мальчик съел целый квартал зданий, пока в один прекрасный день или в одну прекрасную ночь — я за ним следом не бегал, не знаю, — кто-то, живший в доме через дорогу от другого дома, на первом этаже, в квартире номер один, схватил его за шиворот:

— Как ты смеешь, мальчишка, — ты ведь всего лишь мальчишка! — есть наши дома, которые мы строили, поднимаясь на леса и управляя подъемными кранами, укладывая дощечки паркета и шпаклюя окна, делая дырки душа и нагревая батареи парового отопления? Кто позволил тебе есть наши дома, дома, которые мы покрасили в желтый, красный, зеленый, синий, апельсиновый и сиреневый цвет, к которым мы приделали балконы для цветов и кладовки для соленых огурцов, повидла и наше дело, что мы еще там храним, не стыдно тебе есть дома, которые вовсе не для еды, ну, говори, что молчишь?

Сначала мальчик хотел отмолчаться, не говорить ничего тому человеку, жившему в доме через дорогу от другого дома, на первом этаже, в квартире номер один, но это ему не удалось, и пришлось отвечать, не отмалчиваться.

— Дядя, это неправда, что я ем дома — сказал, мальчик. — Я только черкаю на них углем и мелом и, когда грызу семечки, шелуху бросаю на лестницу и письма из почтовых ящиков вытаскиваю да на дверях имена вырезаю и еще дверями хлопаю так, что стекла бьются. Я только это делаю, дядя, и, может, еще кое-что вдобавок, но есть не ел, вот, я рот открою, смотрите, если в зубах хоть крошечку дома увидите.

— Пожалуйста, молчи, когда со мной разговариваешь! — поставил его на место дядя, живший в доме через дорогу от другого дома, на первом этаже, в квартире номер один. — Все равно: ешь ты их или углем и мелом пачкаешь, шелухой от семечек на лестнице соришь, письма из почтовых ящиков вытаскиваешь, имена на дверях вырезаешь да хлопаешь дверями так, что стекла бьются, и, может, вдобавок еще кое-что вытворяешь! Понимаешь, что я хочу сказать, или нет?

— Нет, — мальчик не понимал, что он хотел сказать; это была самая чистая, самая чистая правда.

Как же не смеяться, скажите, как же не смеяться над таким мальчиком, как не трястись от смеха и чтоб вместе с тобой не тряслись стул, кресло и кушетка?!

Или, может, лучше было бы плакать? Ах, ребята, у меня мелькнула мысль, что, может, лучше было бы плакать! Дайте мне поскорее платок, дайте простыню, дайте, что есть под рукой и чем можно вытереть слезу, две слезы, озеро, море, океан слез!