Евгений Морозов - Как росли мальчишки
- Название:Как росли мальчишки
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Куйбышевское книжное издательство
- Год:1982
- Город:Куйбышев
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Евгений Морозов - Как росли мальчишки краткое содержание
Как росли мальчишки - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Чёсанки мои с баллонными галошами нахлебались. И вымокли. У Грача заводские ботинки тоже полны воды, и у Вальки в широких ботах хлюпает. Но на душе у всех удовольствие: так много писем. Чуть ли не всем в посёлке письма. И газеты многие выписывают.
Вот журналы выписывают только двое: директор школы Валентин Иванович и учительница Ирина Павловна.
Впрочем, наша учительница получила в тот день не только журнал и газету, но и целую кипу писем.
— Ой, ребята! — обрадовалась она. — Какой вы мне клад принесли. Спасибо. А с Катюшей что?
— Она ногу вывихнула.
— Как?
Ирина Павловна встревожилась. Катя Ларина её же ученица, только в вечерней школе. Там наша учительница тоже преподаёт по совместительству.
Мы наскоро рассказываем ей, как это случилось, и бежим дальше. Нам нужно ещё отнести письмо деду Матвею Ильичу, до него не ближний свет — шагать да шагать.
В классе в тот день Ирина Павловна прочитала нам одно из писем, принесённых нами. Писали ей бывшие подруги — лётчицы Таманского полка.
Впрочем, не бывшие. Подруги войны — на всю жизнь подруги. И протянули руку дружбы на расстоянии. С фотографии, вложенной в письмо, улыбались молоденькие девушки: кто в гимнастёрке и юбке, кто в комбинезоне.
Ирина Павловна сказала, что фотография ещё военная и на ней даже убитые живут. Она нам показывала дрожащим пальцем этих убитых и просила:
— Запомните их лица, ребята!
И мы запомнили.
У меня, например, на лица цепкая память. И эти убитые девушки отныне жили во мне. И ходили рядом. Так же, как жили в памяти детишки хирурга Анны Ивановны — Коля и Танечка, погибшие от бомб в поезде. Как жили в памяти мой отец, на которого пришла похоронная, и Лёнькин отец, исчезнувший из посёлка навсегда, будто умерший.
Колька Грач, возвращаясь в тот день со мною из школы, тоже был встревожен. О чём он думал? Может, о тех же девушках-лётчицах.
И странно, когда знаешь, что кто-то мог бы жить, но умер ради нас, ради победы, или когда видишь, как нелегко твоей бабушке, которая до сих пор ждёт пропавших без вести сынов, кажется, что война не кончилась…
В тот день эта мысль только промелькнула во мне. Её вытеснило что-то неосознанное, яркое, новое. Вечером мы ходили все втроём — я, Грач и Валька — читать письмо тёте Варе Селёдкиной. Потом писали ответ её сыну — от матери и от себя. Желали побыстрей восстановить разрушенный город, которого даже не представляли. Потом я и Грач провожали Вальку до дому. Под ногами хрустели подгороженные лужи и брызгались ледяной водой. В чистом небе горели звёзды и падали.
Возле дома Валька сказала:
— Завтра будет вёдро. И опять кто-нибудь с почты привезёт письма. Я позову вас помогать.
— Не надо, — сказал Грач. — Придём сами.
И опять мы разносили письма. Уже вчетвером — к нам присоединился Лёнька. Бегали по посёлку по замёрзшей колкой земле, по уснувшим лужам. Позднее — по первому снегу, похожему на пшеничную муку. Время летит как-то быстро.
А потом произошло такое, что вспомнилась мне невольно та прежняя мысль. И показалось, что война не кончилась. Валька вынула из сумки конверт и сказала:
— Тебе письмо, вернее, твоей бабушке.
— От кого?
Я не мог догадаться, кто бы мог нам писать. Вдалеке родных у нас не было. А Валька тараторила:
— Вот читай, напечатано на конверте.
— Как напечатано?
Я глянул на конверт. На его красное поле. На машинописные буквы. Точно. Фамилия и номер дома — наши.
Сердце дрогнуло. Колька сказал:
— Это не к добру. Такие письма — казённые.
Даже Лёнька удивился:
— Обратного адреса нет. Отвечать некому.
— Я пойду, ребята, — попросил я. — Писем немного осталось — разнесёте без меня.
— Иди, — согласилась Валька. И Колька с Лёнькой кивнули. И зашагали вдоль улицы. Я смотрел им вслед.
«Письмо казённое… Не к добру… — вертелось в голове. — Что же с ним делать?»
Я попробовал его на вес — конверт толстый. G обеих сторон много печатей, наверное, были пересылки с места на место, пока не отыскали нас. Впрочем, я сообразил: бабушке его отдавать не следует: она старая, к тому же у неё больное сердце. А матери нет дома — она на работе. И я спрятал конверт за пазуху. Дома бабушка встретила меня насторожённо. И мне показалось, что всё-то она знает: и про конверт, и про печатный адрес. Я втянул голову в плечи и сидел за столом, как мышонок, весь сжавшийся. А бабушка спросила:
— Ты украл что-нибудь?
— Нет.
— Ну тогда тебя напугали.
— Нет.
— Может, ты заболел?
Она тронула шершавой ладошкой мой лоб, проверяя, горячий он или нет. А я рад был, что спрятал от неё глаза.
Потом она налила мне супу, а я не мог его есть. Думал: скорей бы пришла мать.
И хорошо хоть надо было идти в школу. Там я пробыл до вечера, а когда вернулся, мать была уже дома. Я тайком отдал ей конверт.
Она растерялась. Потом нерешительно позвала:
— Идём в погреб. За картошкой. Посветишь мне.
Она вздохнула, загремела пустым ведром. Даже забыла накинуть на плечи фуфайку. До фуфайки ли!
В погребе было сыро, с потолка капало, скользкие брёвна обросли молочным грибком. Заплесневели. Погреб держался только на частых подпорках. К одной из них мать безвольно прислонилась спиной.
— Давай ближе свечку, — бросила она. Разорвала торопливо конверт. Достала пачечку бумаг.
Так и есть: это был ответ на очередной запрос о пропавших без вести дядьях.
Мать перечитала бумаги напряжённо и молча. По исхудалому лицу её бродили тени.
— Убили дядю Саню и дядю Петю, сынок, — сказала она. И выдохнула:
— Опять горе нам.

Долго смотрела куда-то в одну точку. Мне было жаль и дядьев, и мать. И я почему-то хотел, чтобы она заплакала. Так, говорят, легче.
Но лицо матери оставалось сухим. Она стиснула зубы и терпела. Потом опять выдохнула:
— Бабушке ничего! Понял? Ни в коем случае!
И точно простонала:
— Айда.
— А картошки насыпать? — вспомнил я.
— Насыпь.
Мать, точно неживая, стояла у стойки и держала свечу, а я звонко кидал картофелины на жестяное дно ведра. Свет от этого стука в погребе вздрагивал — может вздрагивала мать. Или рука её. Мне не хотелось оглядываться. Что-то давило на плечи. Спине было сыро и холодно. И вновь показалось — война не кончилась…
Когда ведро наполнилось, я молча взял его и ступил на лестницу. Мать вылезла из погреба следом. Свеча ещё горела в её руке, но конверт и пачечку бумаг она куда-то спрятала. И медлила — не хотелось ей идти в дом.
Спустя минут пять она вошла, неслышно притворив за собой дверь и сразу же грохнулась на кровать. Засуетившейся около бабушке сказала:
— Нет мочи мне!
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: