Фрида Нильсон - Тонкий меч

Небо над Меловой горой затянуло тучами — красивыми и жуткими одновременно. Бледная монета луны проглядывала сквозь облака и снова пряталась. У развилки я свернул направо, к причалам, и вскоре оказался на месте. Трава была влажной от росы, и моя клетчатая пижама промокла. Я ступил на мостки и пошел к краю причала. В этот миг я все еще сомневался. Все еще не верил, что лодка существует на самом деле, что я ее увижу. Я обвел взглядом черную воду — и вот же она! Большая и длинная, с острым парусом. Луна выглянула из-за туч, и я разглядел, в какие удивительные чистые цвета лодка выкрашена. Она быстро удалялась, подгоняемая взмахами весел. Такой лодки я никогда прежде не видел! Конечно, она могла принадлежать лишь Господину Смерть: ее ни с какой другой не спутать.

— Подождите! — крикнул я.

Но меня не услышали и не заметили. Весла взлетали и опускались в воду — ритмично, как по команде.

— Ты не можешь уехать! — крикнул я. — Семилла!

Но лодка уплывала все дальше и дальше. Набрав побольше воздуха, я крикнул из самой глубины своего сердца:

— Мама!

Но ничто не могло остановить гребцов.

Ялик Палмгрена был привязан двумя узлами. Я развязал их, спрыгнул в лодку, уперся руками в край причала и оттолкнулся. Потом вставил вёсла в уключины и начал грести.

Гребец из меня был неважный. Пытаясь догнать Господина Смерть, я бил веслами по воде так, что брызги летели в разные стороны. Но та необыкновенная лодка становилась все меньше и меньше. А если она совсем скроется из виду? Что мне делать тогда?

Нет, этому не бывать! Я изо всех сил налегал на весла, так что ладони горели.

Налетел ветер. Ни с того ни с сего. Море покрылось рябью, которая вскоре превратилась в настоящие волны. Гигантские пенные валы.

Поняв, что волны не утихают, а лишь становятся выше, я лег на дно лодки и подумал: это не обычный шторм. Уж не Господин ли Смерть его устроил? Может, заметил, что я пустился за ним в погоню, и захотел отделаться от меня?

Я уже не разбирал, держатся ли еще весла в уключинах или выскочили из них. Неважно. Попробуй я встать, меня сдуло бы за борт, словно листок бумаги. Мне оставалось лишь прижиматься ко дну лодки и ждать, когда стихнет буря. Пижама моя промокла насквозь. Ялик подбрасывало на огромных волнах. Я устал от этих качелей, меня мутило. Кажется, я задремал. Может, ненадолго, на пару часов. А когда проснулся, качка прошла.

Светило солнце. Волн и ветра как не бывало. Погода наладилась. Я сел. Оказалось, что лодку вынесло на берег — длинную песчаную косу. Но это была не та коса, куда мы обычно ходили с папой, а совсем иное место. Здесь я никогда раньше не бывал. Заслонясь рукой от солнца, я осмотрел сверкающее прекрасное море. Но не увидел другого берега.

Вдруг я услыхал чей-то крик. Этот громкий, пронзительный голос показался мне знакомым. Он доносился из-за дюн. Я выбрался из лодки и поднялся на теплый песочный холм, заросший тростником. Внизу, в сочной зеленой траве, бегал маленький поросенок. Но вот чудно́: бегал он не на четырех ногах, как обычные свиньи, а на двух. Я разглядывал его, спрятавшись в тростнике. Незнакомец был нарядный: длинная синяя рубаха, плетеный ремень и темные штаны. Плащ с блестящей подкладкой из медно-красного атласа накинут на плечи и заколот на груди пряжкой. Поросенок с криком носился по берегу, но я не мог взять в толк, чем он занят. Вдруг он остановился и воскликнул:

— Стоп!

И тут же принялся пинать все вокруг, размахивать копытцами и выкрикивать всякие угрозы. Я наконец-то догадался, в чем дело: он играл, представляя, будто с кем-то воюет.

Это выглядело забавно. Я с интересом следил за ним из тростника. Мне хотелось выбежать и напроситься к нему в игру, но я не решался. И все же меня тянуло туда, я словно изголодался по игре, как по лакомству, которого давно не пробовал.

А поросенок тем временем размахивал копытцами все сильнее. Он упал на колени, как бы признавая свое поражение, но вдруг воспрял духом и снова вскочил, чтобы продолжать бой. Его воображаемый противник, видимо, решил обратиться в бегство, потому что поросенок издал боевой клич, поднял какую-то палку и рванул вперед, держа ее перед собой словно меч. Он вломился в заросли тростника, как раз там, где я лежал. И застыл на месте, выронив палку.

— Извини, — сказал я, поднимаясь. — Я тебя нечаянно напугал?

Он не ответил, только таращился на меня, будто не верил своим глазам.

— Скажи, правда, что я приплыл в… Это ведь Царство Смерти? — спросил я.

Поросенок явно был озадачен, но все-таки кивнул и ответил:

— Ясное дело.

Поросенок оглядел меня с ног до головы, а потом с головы до ног. У него были любопытные синие глазки. Милая мордочка, розовая и веселая. Мокрый блестящий пятачок.

Поросенок вытянул шею и заметил ялик у самой воды.

— Ты что, приплыл сюда на своей собственной лодке? — спросил он.

Я покачал головой.

— Это ялик соседа.

И тут же почувствовал угрызения совести. Палмгрен был таким добрым и так заботился о своем ялике! Наверняка он ужасно огорчится, когда обнаружит пропажу.

Поросенок помчался к морю, чтобы рассмотреть ялик вблизи. Я пошел за ним следом. Он положил копытце на борт и задумался. Затем осмотрел весла. Они были на месте и надежно держались в уключинах.

— Только два?

— Да, — кивнул я.

Поросенок озадаченно хмыкнул, словно обнаружил что-то удивительное, а потом продолжил осмотр.

Теплый тихий ветерок, гулявший в зарослях тростника, шевелил мои волосы: они уже успели высохнуть. Я обвел взглядом берег. Царство Смерти. Надо же, куда я попал! Оказывается, достаточно было раздобыть лодку. А я-то думал, что сначала придется умереть.

В животе закололо: а если я умер ? Может, я стукнулся обо что-нибудь, пока лежал на дне лодки и ее швыряло волнами? Если сильно удариться головой, можно и умереть.

Я подошел к кромке воды и посмотрел на свое отражение. Лицо по-прежнему мое. Я все еще Саша. Может, лишь немного встрепанный, словно спросонья. Но в этом не было ничего странного. Я обернулся к поросенку. Он все еще стоял и рассматривал ялик Палмгрена. Пнул пару раз по корпусу, как будто хотел проверить его на прочность.

— Правда, что Господин Смерть преображает тех, кто умирает? — спросил я. — Что перестаешь быть человеком и становишься кем-то другим?

— Ну да, — кивнул он, потом потянулся и, немножко важничая, объяснил: — Можно стать спартаном, гарпиром или хильдином. Я вот — хильдин.

Последнюю фразу он произнес таким тоном, словно хотел дать понять: быть хильдином — лучше всего.

Я облегченно вздохнул: выходит, я живой. Опустившись на теплый песок, я смотрел на море и размышлял, что все это значит: я не умер, но все-таки попал сюда. Как мне теперь вернуться обратно? А еще я думал о папе: вдруг он уже заметил, что ни меня, ни Семиллы нет? Наверняка он страшно огорчится.