Фрида Нильсон - Тонкий меч

— Правда ли, что они рассказывают тебе, кому суждено умереть? — спросил я. — Неужели они умеют говорить?

— Нет-нет, — покачал головой Господин Смерть. — Все обстоит иначе. Мои крошки… они ведут меня. По-особому жужжат, приглашая следовать за ними. — Он замолчал, погрузившись в свои мысли, и потом почти с наслаждением произнес: — Когда посланница прилетает ко мне, то начинает кружить так быстро и радостно, что я понимаю: пора в путь.

Я поежился, вспомнив ту муху у нас дома, которая рвалась вылететь наружу. Видимо, тоже хотела предупредить Господина Смерть. Сообщить ему, что пора забирать Семиллу.

— Да, но как они узнают, кто именно должен умереть?

— О, у них отличный нюх.

— Нюх?

— Да. Они чуют, что конец близок, за несколько километров.

— Фу…

— Не говори так, Саша. Это не их вина. Уж такими они уродились. Как только они вылупляются там, на вашей стороне — на навозных кучах, в гнилой рыбе, — сразу осознают, что их призвание — отмерять ваш срок. Только не думай, будто они все такие проницательные! Нет, у каждой — своя особенность. Одни очень ответственные и работящие. Другие забывают обо всем и жаждут лишь моей любви, не давая ничего взамен.

Господин Смерть еще много чего рассказал о своих посланницах. Это заставило меня вспомнить о собаках у нас дома. Например, о том, что они тоже были сообразительны каждая на свой лад. Если уронить кусок колбасы в траву, первой его всегда почует Нинни. Остальные трое еще и понять ничего не успеют, а колбаса уже у нее в желудке. Папа одну только Нинни брал с собой на охоту. Любуясь ей, он говорил с особой теплотой, что природа наградила Нинни мозгами, а остальным собакам дала вместо этого лишь опилки.

— Нет, они меня в покое не оставят, — вздохнул Господин Смерть. — Так и кружатся тут. Но ты не волнуйся. Я велел им держаться подальше.

— Хм, только бы они не забыли о твоем приказе, — пробормотал я и покосился на муху, которая сидела у него на пальце и, казалось, не сводила тоскливого взгляда со своего хозяина.

— О, не бойся, Саша, меня они слушаются. Между нами существует особая связь, понимаешь? Конечно, к твоей маме я испытываю совсем другие чувства.

Я громко вздохнул, давая понять, что не хочу говорить об этом. Господин Смерть поспешно кивнул.

— Ты прав, оставим эту тему. Но ты привыкнешь, вот увидишь.

На время повисла тишина. Напряженная тишина, такая, что даже щекотно делалось.

— Тебе обязательно оставаться здесь? — спросил я.

— А что?

— Я хотел сказать: у тебя и без того много дел, правда? Пока мы тут беседуем, наверняка уже много людей умерло.

Господин Смерть вытаращил на меня глаза.

— Саша, мое царство лишь песчинка.

— Как это?

— Во Вселенной видимо-невидимо таких песчинок!

— Ты хочешь сказать, что есть и другие подобные места? Другие Царства Смерти?

— Конечно. Только не спрашивай меня, как они выглядят и кем станешь, если туда попадешь. Я там никогда не бывал. Дружочек, разве ты не понимаешь: я просто не смог бы забрать всех к себе! Нельзя так загонять себя на работе.

— Это-то понятно, — ответил я, пытаясь представить, как могут выглядеть остальные царства. Возможно, там человек становится вовсе не хильдином, спартаном или гарпирией, а кем-то совсем другим. Вот Палмгрен, например… Может, он после смерти станет какой-нибудь лодкой? В царстве, где все — деревянные лодки? Или же оловянным зверьком — в царстве, где все превратились в игрушки?

— Да, но… если существуют и другие Царства Смерти, то должны быть и другие их хозяева? Такие как ты? — вдруг осенило меня.

— Само собой разумеется, — кивнул Господин Смерть. — Но голову даю на отсечение: ни один из них мне в подметки не годится!

Он подмигнул, словно ждал, что я улыбнусь и отвечу: «Ну еще бы, конечно!» Но я только спросил:

— А посланницы летают во все эти царства?

Господин Смерть пожал плечами.

— Может, да, а может, и нет. Может, куда-то летают ласточки. А где-то послание переносит ветер. Или семена одуванчика. Если бы я мог разговаривать с моими крошками, я бы стал намного мудрее, Саша.

Он снова принялся разглядывать муху у себя на пальце. И неожиданно приуныл. Даже, пожалуй, взгрустнул.

— Они такие преданные, — мягко проговорил он. — Готовы ради меня на все что угодно. Но умирать всегда возвращаются на вашу сторону.

— Почему?

— Ну… их туда тянет. Они хотят умереть там, где появились на свет. Но меня огорчает, что порой это случается слишком рано.

— Что ты имеешь в виду?

Господин Смерть смахнул слезу с гладкой щеки.

— Я знаю, как вы, люди, относитесь к моим крошкам. Вы их совсем не цените. Я видел то противное приспособление, которое вы называете мухобойкой. Иногда мне кажется, что я готов возненавидеть вас за вашу жестокость.

— В самом деле?

— Но ведь вы не виноваты в своих недостатках, — продолжил он. — Я не могу сердиться на вас, зная, насколько вы несовершенны.

Он пару раз всхлипнул. По верхней губе скатилась слеза.

— Может быть, помоем посуду? — напомнил я.

— Да, конечно, — улыбнулся Господин Смерть, почти так же беззаботно, как прежде. Он дунул себе на палец — муха взлетела и исчезла.

— А что происходит с посланницей, которая умирает? — спросил я, пока мы шли к подносу с блюдцами и тарелками. — Ты тоже вскрываешь ее оболочку?

— Нет, своих крошек я не трогаю. Не знаю, что с ними случается дальше. Возможно, они в конце концов превращаются в прах, — ответил Господин Смерть.

Мы шли по саду, утопавшему в золотых лучах вечернего солнца. В воздухе стоял прекрасный цветочный аромат: пионы, маки, акониты, примулы…

Когда мы спустились в кухню, Господин Смерть потрогал серую воду, оставшуюся в корыте после Свавы.

— Фу… — Он со вздохом огляделся вокруг. Нашел в завалах на буфете щетку для мытья посуды. А вот полотенец, сколько ни искал, не смог отыскать. По крайней мере, чистых. — Схожу в кладовую, — решил он. — А ты пока начинай.

— Ладно, — согласился я и закатал рукава. Господин Смерть удалился прочь по коридору.

Вода в корыте была жирной. Банке использовал при выпечке очень много миндального масла и орехового крема, так что с отмыванием тарелок потом возникали сложности. Следовало бы согреть новую воду, но огонь в печи потух. Наверное, мыло поможет делу? Я открыл дверцу буфета, присел на корточки и стал рыться среди мисок и скалок, но мыла не нашел.

Я поднялся и, едва закрыв дверцу, вздрогнул и в ужасе отшатнулся. На буфете сидела посланница и потирала лапки. Была ли это та же самая, что отдыхала на пальце у Господина Смерть? Может, она полетела за нами, а мы не заметили?

— Тебе нельзя сюда! — крикнул я. — Слышишь? Прочь!

Гадкая тварь прекратила потирать лапки и уставилась на меня. Голова у нее вращалась толчками, словно механическая. Что она тут делает? Неужели измеряет отпущенное мне время? Что, если она чует, когда я умру?