Владимир Алеников - Приключения Петрова и Васечкина, обыкновенные и невероятные

Тут я смотрю, у них у всех троих на рукавах повязки красные, а Петров с Королевым в руках какие-то плакаты и картины держат, а еще у Петрова через плечо барабан висит. Ну и дела, думаю. К чему бы это все?!

А они все так важно шествуют по коридору, и Маша показывает, что куда повесить. А Петров с Королевым, значит, эти указания выполняют. Стараются, между прочим, вовсю. Перед Машкой выпендриваются. Кто кого перещеголяет в этом развешивании дурацком!

Эх, думаю, не получилось у меня домой уйти. Потому что как же можно было такую возможность упустить?!.. Конечно, я бы им сразу мог «Замри!» сказать, но мне уж очень хотелось их как-нибудь похитрее подловить. Чтобы они на цыпочки встали, к примеру, или там полезли куда-нибудь. Пусть бы, думаю, они бы так постояли перед Машей. Вот уж тогда действительно обхохочешься! У Маши ведь с чувством юмора нормально. Вот мы с ней, думаю, и посмеемся на пару.

В общем, пошел я за ними так, знаете, не спеша, чтобы особого внимания не привлекать. Иду и жду подходящего момента. Я ведь уже объяснял: в этом деле самое важное — терпение!

А Маша вдруг остановилась и на что-то уставилась. И Петров с Королевым тоже молча стоят. Что это, думаю, они там нашли интересного? Подхожу ближе, приглядываюсь, а они, оказывается, на пустой постамент смотрят, на котором раньше пионер с горном стоял. И чего это, думаю, его рассматривать, постамент этот. Он уже здесь лет сто стоит по крайней мере!

А пока я так думал, честно признаюсь, расслабился, бдительность, можно сказать, потерял. Маша меня и заметила. Ну, ясное дело, обрадовалась. Васечкин, говорит, ты-то как раз нам и нужен, иди-ка сюда!

Ну, я и подхожу, как дурак, ничего такого не подозреваю. Чего, спрашиваю, надо? Наверное, думаю, сейчас чего-нибудь помочь попросит. У меня уже в голове, между прочим, сразу причин пять придумалось, почему я этого сделать не могу, того, о чем она попросит.

А Маша так ласково-ласково вдруг спрашивает: «Скажи, пожалуйста, Васечкин, ты барабанить умеешь?»

Ну, думаю, это другое дело, это я запросто.

«Могу!» — говорю.

А она командует: «А ну, Петров, дай-ка ему барабан!»

Ну, Петров такое лицо сделал, как будто он со мной вообще не знаком и первый раз видит, и барабан мне дал. И палочки тоже.

Я барабан люблю. Звук у него такой отличный, приятный такой. Особенно если с размаху бабахнуть! Так что повесил я его на шею, палочки в руки взял и только решил «зорьку» им отбарабанить, уже даже и палочки поднял, как Маша вдруг ласково так говорит: «Замри, Васечкин!»

Как гром среди ясного неба! Вот уж действительно прищучила она меня! Ну, я замер, конечно. А что делать?! Ведь эту дурацкую игру на совете дружины пока не отменили.

А Маша на меня Петрову с Королевым показывает и спокойно так говорит: «Ставьте его!»

Ну, они, понятное дело, рады стараться, под руки меня подхватили и на постамент поставили. А сами

гогочут вовсю, остановиться не могут. А чего тут, спрашивается, смешного? Это ж надо! Ведь, главное, предупреждала меня Инна Андреевна: думай, Васечкин, про последствия! Но разве ж про такие последствия можно подумать?! А кроме того, если про такое все время думать, то как тогда вообще на свете жить? Ведь от тоски помереть можно!

В общем, я тогда всю вторую смену так и простоял как статуя. А Вова Сидоров сказал: «Ъл, Васечкин, стоишь, как памятник самому себе».

А Яблочкина добавила: «Как памятник собственной дурости!»

Подумаешь! Сама-то больно умная!

Они ведь все тогда прибегали на меня смотреть: и Горошко, и Герка Скворцов, и Рогожин с Люлиным, и даже Смолкин со своей пирамидой. И пока не обхохотались так, что животы болеть начали, не успокоились.

И даже Петров, между прочим, подхихикивал. Тоже мне друг называется!

Но знаете, что самое интересное? Что они все-таки дружно решили, что «замри!» — это классная игра!

Так что получается, на самом деле у них с чувством юмора полный порядок.

В общем, в конце концов, когда они отсмеялись все, Маша и говорит: «Эх ты, памятник! Ладно уж, Васечкин, отомри!»

Я тут же отмер, слез с пьедестала и говорю: «Ладно, ладно, Маша!»

А сам думаю, увидим еще, кто последний смеяться будет. Я еще такое придумаю, что они все ахнут! Хоть целый день думать буду. Со всеми последствиями!

А началось все с… медали. Да, да, самой настоящей золотой медали «За первое место по художественной гимнастике». И извлекали эту медаль из сафьяновой коробочки, и как же замечательно она блестела на тщательно отутюженном белоснежном школьном фартуке!

А принадлежал этот фартук, как вы, наверное, уже догадались, «предмету поклонения и недосягаемому идеалу» наших героев, круглой отличнице, синеглазой Маше Старцевой.

— Ура-а-а-а! — радостно заорал весь 4-й «Б».

— Ура! — подхватили остальные младшие классы, выстроившиеся на торжественную линейку во дворе школы.

— Ура! — подхватила вся школьная администрация во главе с директором Владимиром Федоровичем.

— Трэ, трэ бьен! — воскликнула классная руководительница, учительница французского языка Инна Андреевна и смахнула непрошеную слезу.

— Точно! — подтвердил Игорь Михайлович, учитель физкультуры, подкручивая ус. — Молодец девчонка! Так держать!

Итак, весь 4-й «Б» единодушно приветствовал… хотя нет, простите, 4-й «Б» присутствовал на линейке явно не в полном составе. Где же наши герои? Где Петров и Васечкин?

Да вот же они, в окне второго этажа, в своем родном классе!

Но что же они делают там, одни, после уроков?

Все очень просто. То ли потому, что Васечкин плевал бумагой через трубочку на уроке французского, то ли потому, что Петров пускал голубей на уроке рисования, но, во всяком случае, их обоих оставили убирать класс.

— Везет дуракам! — сказал Петров, отходя от окна и берясь за ведро с водой.

— Ну почему, — со вздохом произнес Васечкин, мокрой тряпкой расчертив класс на две половины: себе поменьше, Петрову — побольше, — ну почему — одним все, а другим ничего?

В это время во дворе опять затрубили горнисты и забили барабаны…

Петров и Васечкин снова бросились к окну…

— Поздравляем победительницу внутришкольной олимпиады по французскому языку, ученицу 4-го «Б» Машу Старцеву! — вновь, радостно просияв, говорил Владимир Федорович.

— Ура! — грянули классы.

— Манифик, Маша! — сказала Инна Андреевна, смахивая непрошеную слезу с другой щеки и вручая Маше памятный подарок — бюст французского писателя Вольтера. — Сэ лсекриван Вольтер. Тю люи рэконэ? Это писатель Вольтер. Ты узнаешь его?

— О, — отвечала Маша, с изящным поклоном принимая бюст, — сэртэнман! Мерси боку! (Это означало, разумеется, большое спасибо!)

Петров и Васечкин переглянулись и не сговариваясь захлопнули окно.