Павел Шрут - Носкоеды

— Ага. Только он не человек. Он носкоед, как и я.

Хихиш задрал голову и прислушался. Тут и пан Варжинец услышал негромкое постукивание за стеной кухни.

— Хихи! Это деда! Надо бежать. Вот сейчас мне опять достанется, что мы с вами так долго болтаем. Вам меня вообще-то и видеть нельзя.

— А ты ему скажи, чтоб не сердился. Объясни ему, что друзьям видеться можно. И зови меня Эгон.

— Друзья! — Хихиш схватился за голову. — Вы думаете, пан Варжинец… то есть Эгон… мы с вами вроде как друзья?

— Так уж вышло, — кивнул пан Варжинец, то есть Эгон. — Мне, понимаешь ли, очень нужен друг.

— И мне тоже! Потому что Рамзес и Туламор-младший мне, конечно, кузены, но никакие не друзья.

— Тогда беги, — пан Варжинец махнул рукой в сторону стены, откуда доносился нетерпеливый стук.

— Только вы не смотрите, — попросил Хихиш. — Это тайный проход, Эгон.

— Не буду. Тайна — дело серьезное, — сказал Эгон и повернулся спиной к диплому лучшего трубача городской стражи.

Если бы Хихиш жил не за дипломом, а за настенным календарем, он бы заметил, что нынче уже пятница, 6 июня 2008. Вчерашний день кончился. Как быстро летит время!

Впрочем, у кого как.

Потому что у Туламора-младшего каждый час был как сутки.

До вчерашнего дня у него не было ни забот, ни хлопот — а теперь он не знал, куда деваться. В прозрачной стеклянной клетке носкоедские навыки маскировки ничем помочь не могли.

Профессор Кадержабек не спускал с него глаз. Он сидел в кресле перед террариумом и следил за каждым движением носкоеда так, будто смотрел любимый фильм по телевизору.

И какая же это была тоска.

И хотя места было довольно, чтобы бегать и кувыркаться, носкоед не бегал и не кувыркался. Он даже шевельнуться боялся.

Притом надо заметить, что профессор вовсе не был жестоким человеком. В целом свете никто не любил носокоедов так, как он.

В конце концов он запрыгал перед террариумом, как обезьянка. Тянул себя за усы, шевелил ушами, хлопал локтями и кудахтал, как курица — словом, пытался развеселить пленника изо всех сил.

Ничего не помогало. Чем больше он старался, тем больше мрачнел Туламор.

Тогда профессор решил, что тот просто голоден.

Он достал новую пару носков и один покромсал ножницами, а затем осторожно приподнял крышку и засыпал кусочки в террариум.

Носкоед с опаской приблизился. Он был уже порядком голоден — со вчерашнего дня он ничего не ел, а время было за полдень.

Выбрал кусочек, пожевал раз, другой, потом скривился и все выплюнул.

Профессор немедленно схватился за блокнот: «Неношенный носок выплюнул, — записал он. — Почему? предпочитает ношеные? Может быть, даже нестиранные? Исследовать!»

Он рассмотрел пожеванный кусок под лупой сквозь стекло террариума, но ничего ценного для науки не обнаружил.

Тогда он взял второй носок из пары, помял его в пальцах, понюхал и даже попробовал на зуб, но все равно ничего в голову не приходило. И тут он заметил бирку.

Она гласила: «65 % хлопок, 35 % искусственное волокно. Стирать при температуре 40 С».

И тут он догадался, где собака зарыта. В блокноте появилась запись: «Не любит синтетику? Охотно ест только натуральные ткани — хлопок, лен, шелк? Исследовать!»

Профессор извлек пожеванный кусок из террариума, чтобы подвергнуть его дальнейшим исследованиям под микроскопом.

Но перед тем он выудил из ботинка старый льняной носок. Отстриг от него пару кусочков, сунул их в террариум…

Смотри-ка!

Голодный Туламор-младший, себя не помня, набросился на угощение.

«Носкоеды охотно поедают льняные носки!» — записал профессор в блокнот, а про себя добавил: «Прямо-таки жрут! Вот это открытие!»

Падре в ярости пнул носковую кучу. Таким Рамзес его еще не видел.

Тот самый толстяк, который проводил в постели целые дни, вдруг принялся прыгать, как мячик.

И орать.

Он орал так, что профессор Кадержабек в своем кабинете наверняка услышал бы его… если бы не груда носков, поглощавшая вопли.

— Сын! У этого чокнутого! Рене! Тоже мне, ученый нашелся!

Он в ярости перекусил пополам незажженную сигару.

— Мой единственный сын и наследник! — завыл он.

— А как же я, папа? — пискнул Рамзес из угла.

— А тебя я знать не желаю! Вы же близнецы, ты родился через час после него! И сделал ноги!

— А что мне было делать?

— Что-что! Схватить молоток и долбануть по этой трижды растреклятой стекляшке!

От ругани ему явно полегчало.

Он выдохнул, успокоился и даже, как ни странно, улыбнулся.

— Ладно, сынок, побушевали и хватит. Дай-ка телефон. Вы меня не знаете, но вы меня еще узнаете!

Падре зарылся в носки:

— Я это все не задаром получил. Крутился как проклятый, — на секунду он словно замечтался. — Да, парень, бывало, и молоток пригождался.

Рамзес в удивлении застыл на месте:

— Ты это серьезно?

Из груды носков падре наконец извлек телефон.

Черный бакелитовый аппарат выглядел ужасно старым, но работал.

Когда-то профессор Кадержабек выставил этот хлам на лестницу, чтобы при случае отнести на чердак, но Туламор-старший прибрал его к рукам.

И когда ему нужно было «крутиться», он ловко подключался к новому телефону профессора.

О чем тот, конечно же, понятия не имел.

Большой Босс толстым пальцем постучал по телефонному диску.

— Нннус, кого бы из моих молодцов поднимем из берлоги? — размышлял он вслух — Василу!

Он набрал номер. Чуть погодя послышался заспанный голос:

— Чего?

— С добрым утречком, Васила!

Повисла тишина. Такую тишину называют звенящей.

— Это… не… — и снова тишина. А потом: — Босс, это вы?

Туламор-старший усмехнулся, и Рамзес понял, что он совсем не знает собственного отца. У него даже голос был другой.

— Насколько я знаю, — отозвался Падре, — в этом городе есть только один босс, и это я. Или у тебя другие сведения?

Это прозвучало угрожающе.

— Конечно, вы! Сколько раз я парням говорил — вот был у нас Падре — всем крестным крестный!

Васило и дальше разливался бы, но его оборвали: