Сергей Вольф - Ищи себя, Громов

И он исчез. Прыг в дверь! — и как не было.

Дымшиц сказал:

— Мухин, ребята, замечательный человек. Он, как сейчас принято говорить, живая история этого завода. Ну, давайте о чём-нибудь поболтаем, чтобы я понял, что вас больше интересует, что вам показать и в какой цех лучше вести. К слову сказать, любите ли вы технику?

Все долго молчали. Евгения Максимовна вдруг говорит:

— Робкие овечки!

Кто-то засмеялся, многие начали шушукаться, а Цыплаков сказал громко:

— Я, например, технику не обожаю.

Тут уж все просто грохнули. Цыплаков надменно закатил глаза, а Дымшиц спросил у него:

— Поясни, пожалуйста, свою мысль. Почему ты её… не обожаешь?

Цыплаков сказал:

— Очень просто. Многие тысячи и сотни лет назад люди жили без техники, а вот без искусства и художественной литературы они жить не могли.

Жора Питомников говорит:

— Ну, Цыплак, ты даёшь!

— Что «Цыплак»?

— Ну ты даёшь!

— Погодите, ребята, — сказал Дымшиц. — Давайте разберёмся в том, что утверждает ваш товарищ. Во-первых, если у людей техника появилась позже, разве она не нужна? По-моему, нужна. Ведь не от нечего делать люди её придумали и стали ей заниматься. В развитии техники была и есть большая необходимость. Разве не так?

— Так! Так! — закричали многие.

— Технику не обязательно любить, но о ней нельзя говорить пренебрежительно.

— А техника вовсе и очень давно появилась, — сказала Надька Купчик. — Когда колесо изобрели — это же техника.

— Умница! — сказал Дымшиц. — Именно! Об этом я и хотел заявить во-вторых.

Александрова-Пантер пискнула:

— Каменный топор — тоже техника.

— Во-во! — сказал Дымшиц.

— Огонь трением! Огонь трением!

— Лук для охоты!

— А когда под водой реку переходили и через тростинку дышали — разве не техника?

— А я говорю — огонь трением!

Братья Бернштейн — гимнасты — вдруг подрались в последнем ряду.

— Игорь! Славик! — глаза у Евгении Максимовны начали меняться, темнеть. — Неужели не стыдно? Прекратите!

— А чего он говорит, что я зря пришёл на завод, раз у меня трояк по арифметике?

— А чего он-то?!

— Да сам ты!!!

— Тихо! Тихо! Тише! — говорила Евгения Максимовна. — Тихо, ребята! Тихо!

Все замолчали, а Валера Шучко сказал:

— Ясно, техника появилась даже раньше искусства. Носятся тут со своим искусством.

Радик Лаппо сказал:

— Ты, Шучко, — балда!

— Вот что, ребята! — сказал Дымшиц. Голос у него стал грустный. — И искусство, и техника необходимы людям, это факт, и здесь спорить не о чем. А вот кто что больше любит — другое дело.

— И я вот думаю так же, — сказал Жора. — Я, например, технику люблю, но ею заниматься не буду.

— Вот новости! — сказала Евгения Максимовна. — Это почему, Жорик?

— А потому, что я буду разводить животных. Ведь моя фамилия — Питомников, а я где-то читал, что если у человека фамилия и профессия похожи, то он может добиться больших успехов.

Все мы захохотали, Дымшиц хохотал так, что даже слёзы появились у него на глазах, а после сказал:

— С вами не соскучишься! Не-ет! Ну, ладно, давайте я поведу вас в цех по своему усмотрению. Пойдёмте всё же к Мухину, в турбинный.

Пока мы выкатывались гурьбой из комнаты отдыха, все продолжали шуметь и хохотать, но потом сами успокоились и замолчали, потому что здесь уже беситься было просто невозможно: в длинном, чистом и пустом коридоре стояла полная тишина, и, пока мы шли по нему, нам только пару раз попались куда-то спешащие люди, они быстро, тихо и очень вежливо здоровались с Дымшицем, он отвечал им точно так же, и они исчезали.

Мы прошли весь этот длинный коридор, свернули налево, потом направо, опять длинный коридор, и тут все услышали приближающийся глухой шум и резкие металлические удары.

Когда Дымшиц резко распахнул дверь с надписью «Турбинный цех», этот шум вырвался оттуда с такой силой, что мы остановились как вкопанные и несколько секунд стояли, пока Дымшиц не закричал нам уже из цеха:

— Ребятня! Что же вы! Давайте сюда.

Мы начали по одному, осторожно входить в цех. Я зашёл последним, глянул и обомлел. В таком цехе я был впервые. Он был огромный: высокий, очень длинный, под потолком, где горели большие лампы, — туман, а в дальнем конце цеха этот туман был такой густой, что рассмотреть, что там делается, оказалось просто невозможно. Наверху, вдоль всего цеха и поперёк его полным-полно было металлических балок и тянулись рельсы; по рельсам, приближаясь к нам, двигался подъёмный кран и кабина с тётенькой (я сумел рассмотреть), кабина то и дело позванивала звоночком. Прямо перед нами в глубь цеха тянулся широкий, как шоссе, теряющийся в тумане проход, по обеим сторонам его стояли станки! А народу — это было просто поразительно! — почти никого: у того станка один человек, у этого двое, вон ещё один идёт по проходу, и больше — никого, а цех огромный, и полно станков. Шум и лязг стоял ужасный. Наверное, если посмотреть вниз, с подъёмного крана, или из кабины этой тётеньки, мы все выглядели бы как малявки.

— Ребятки! — услышал я голос Дымшица среди шума и только тогда пришёл в себя. — Пошли! Я расскажу вам, как делают турбины. В популярной форме. И покажу.

Рядом с ним оказался ещё один человек, не Мухин только, другой, он тоже поманил нас рукой, и мы осторожно и озираясь тронулись за ним и Дымшицем. Не знаю, сколько мы прошли за ними вдоль по этому проходу-шоссе, но он вдруг посмотрел направо и вверх, мы тоже все поглядели туда и увидели спускающийся вниз крюк крана.

— Стоп! — сказал Дымшиц. — Давайте посмотрим.

Когда кран опустился, он подвёл нас ближе к станку.

— Здоровый станок, правда? На нём работают всего двое рабочих. Станком они управляют со специального пульта. Видите пульт? Только что со станка сошла одна из деталей турбины, за ней и приехал кран, чтобы забрать её и перенести к месту окончательного монтажа турбины. Я вам всё покажу, это в дальнем конце цеха. Смотрите пока, как стропали стропами — специальными тросами — прикрепят деталь к крюку крана.

Здоровенные дядьки (мне показалось, что очень здоровые), только не рабочие станка, а другие, ну, видно, эти самые стропали, ловко закрепили большущую деталь, что-то крикнули тётеньке в кабинке, помахали ей рукой, и деталь вдруг плавно так сдвинулась с места и поплыла вверх. Стропали кричали иногда какие-то короткие и непонятные слова и что-то делали рукой, такие знаки, и деталь двигалась то быстрее, то медленнее, то чуть влево, то вправо и стала уплывать по верху вдоль цеха, и всё время позванивал звоночек из кабины. Эта тётенька в кабине и стропали переговаривались на каком-то своём языке, как матросы на корабле.