Сергей Вольф - Ищи себя, Громов

— Это не он, — сказал я, тяжело дыша.

— Кто «не он»?

— Не Макаров, нет!

— Почему ты так решил?

— Я не решил, я узнал… Один… один человек из нашего класса сам мне признался, он вовсе не просил, чтобы я не называл его, но я вас очень прошу, вы не спрашивайте у меня, кто это, я вас очень прошу, но ребятам скажите, что это не Боб.

— Вы меня совсем запутали, — сказала она. — Может, ты теперь хочешь снять вину с Макарова, просто выдумал, и всё. Все вы, дорогие мои, большие выдумщики.

— Даю вам честное слово, — сказал я.

— Я верю, — вздохнув сказала она. — Тем более что мне и самой показалось, что Макаров специально это сделал, признался.

— Да, он специально, — сказал я.

Я просто обомлел, когда увидел, проведя пальцем вдоль строчки лотерейной таблицы, что мой билет выиграл. Выиграл, честное слово! И главное, здорово — лыжи с креплениями и лыжные ботинки! Ну я думаю, что и палки, хотя в газете было не написано.

Подумать только! Единственный раз в жизни купил лотерейный билет и выиграл именно лыжи: скоро ведь зима, а я свои оставил в Сибири, ни в один ящик не влезали, да к тому же были не ахти какие, старенькие. Честно, у меня всё-таки бывают невероятные совпадения.

И я веселился вовсю, когда поехал дальше, по маминой просьбе, по делу.

— Дорогой, — сказала она. — Сделай уроки, пообедай и отвези папе поесть в его институт. Он до твоего прихода примчался (телефона ведь у нас нет, и я волновалась бы) и сказал, что будет в институте допоздна, они добивают там свою установку. Я приготовлю ему ужин, а ты отвези его к восьми часам, папа встретит тебя в вестибюле.

Я ехал к папе и думал, что это всё же немного противно: выиграл лыжи как бы даже не на свой лотерейный билет, ведь я его отдал, но, с другой стороны, это даже было справедливо — сколько раз я мучился за свой глупый поступок — сунул девчонке билет вроде как в утешение: очень глупо и грубо.

Я нашёл дом с папиным НИИ довольно легко и сел ждать его в вестибюле на кожаном диване. Он опоздал, наверное, на час и появился совершенно неожиданно, с жутким шумом — просто скатился вниз по лестнице.

Он плюхнулся рядом со мной на диван, захохотал, потом поцеловал вдруг меня (терпеть этого не могу), хлопнул несколько раз в ладоши и только тогда сказал:

— Нет, не могу есть! Не могу! Не до этого! И вообще я уже свободен. Сво-бо-ден! — пропел он. — Представляешь, Мить, всё в порядке. Всё — в по-ряд-ке! Будет установка! Будет! Путались, мучились, а доказали-таки, что один из вариантов лучше, и даже намного лучше, а не то что раньше: оба варианта совершенно равноценные, пятьдесят на пятьдесят. Какое там пятьдесят на пятьдесят! А экономии сколько будет, батюшки!

Он выхватил у меня мамин свёрток, развернул его, схватил бутерброд и мигом проглотил, и тут же появился Дымшиц.

После мы гуляли по Невскому и ещё по каким-то улицам. Папа с Дымшицем гуляли, что ли, непонятно, по такому-то ветру, они размахивали руками, хохотали и всё время, перебивая друг друга, что-то друг другу рассказывали на своём техническом языке.

Я шёл впереди — на меня они не обращали никакого внимания — и ел их бутерброды с сыром и ветчиной.

Вдруг они замолчали, а папа сказал:

— Митька! Иди сюда!

Я подошёл.

— Слушай, — сказал он. — А что с тобой такое случилось?

— А что? — спросил я.

— Ты вырос, что ли?

— Как «вырос»?

— Ты какой-то высокий стал, взрослый, прямо не узнать. И лицо такое какое-то!

— Брось, пап, — сказал я. — Просто я твои ботинки сегодня обул, которые ты мне на день рожденья подарил.

— Точно? Ну а лицо? Ты какой-то другой, прямо за месяц с небольшим такие изменения.

— Верно-верно, — сказал Дымшиц. — Ты, шкет, изменился.

— Да ну вас, — сказал я. — Бросьте вы обо мне говорить. Я вот лыжи сегодня выиграл.

— Как это выиграл? Каким образом? — Папа страшно удивился.

— А по лотерее. И ботинки. Да я думаю, что и палки, хотя там и не написано.

— Везёт же, — сказал Дымшиц. — А у меня никогда не выходит.

Когда я пришёл через пару дней в красный уголок, занятия совсем не состоялись. Не явился ни один человек, ни один. И Никодим Давыдович тоже не приехал. Я подождал его с полчасика и ушёл — что-то не захотелось мне заниматься. На следующие занятия я вообще не попал, мы с классом ходили культпоходом в театр. Потом я поиграл один раз вечером сам по себе и решил, что на следующие занятия пойду обязательно, но тут пришло письмо от Никодима Давыдовича.

Он писал:

«Дорогой Митя. Я что-то прихворнул и не был на занятиях, может, и на следующее не приду. Это, правда, далеко — до меня ехать, но если ты захочешь, приезжай, я буду рад. Вот мой адрес…»

В тот день я не успел, письмо пришло довольно поздно, а на другой поехал.

Я долго искал квартиру Никодима Давыдовича, наконец нашёл, позвонил в звонок, и мне открыла какая-то тётенька.

— Можно мне Никодима Давыдовича? — спросил я.

— А ты кто, не музыкант?

— Да нет, конечно, нет, просто он ездил к нам на другой конец города и учил меня.

— Митя?

— Да.

— Погоди, я дам тебе сейчас записку. Он тебе оставил, на случай, если ты приедешь. Да ты проходи, садись.

— Он что, ушёл? — спросил я.

— Не торопись. Прочти записку, там всё сказано.

Я вдруг разволновался.

— Вот. На́, — сказала она.

Я развернул записку.

«Дорогой Митя, милый человек, — было написано там. — Пишу на случай, если ты приедешь. Я так и не сумел выбраться к вам, заболел, да и как-то тяжело было ехать, я был совсем убеждён, что опять никто не придёт. А после я заболел уже серьёзно, и дочка сумела достать мне место в санаторий. Завтра я уезжаю. Вовсе теперь не знаю, когда мы увидимся, думаю, что не скоро, а если вообще не увидимся, ты не бросай, прошу тебя, музыку и в музыкальную школу иди обязательно, там умные, опытные педагоги, достойные люди, они тебя научат.

Если скоро поступить не удастся, ты не забывай скрипку, играй помаленьку, привыкай к инструменту. Главное, помни постановку рук и пальцев и, если вдруг у тебя будет что-то получаться, внимательно слушай себя, когда играешь. Прислушивайся к себе, чтобы скрипка пела то, что поёт в тебе самом. Ты ищи мелодию в себе самом, ищи себя в этой мелодии, понимаешь меня? Ищи себя. Ищи в себе доброго человека и только таким будь, и не обязательно в музыке. Каждый должен в себе это искать, потому что, если ты добр, добр даже к плохим людям, они не сумеют сделать тебе зла, они сами станут лучше, хотят они этого или нет. Не знаю, понял ли ты меня. Ищи себя, чтобы другим людям было от тебя хорошо. А скрипку не бросай. Прощаюсь с тобой. Всего хорошего. Никодим Давыдович. Маме поклон».