Владимир Арро - Трое Копейкиных и звезда

Тем временем в коридор вышли футболисты и музыканты.

Они давно уже переругивались через стенку, а теперь захотели кое-что уточнить.

— Как вам не стыдно! — сказал капитан футбольной команды.

— А это и не мы! — крикнули музыканты.

— Нет, вы!

— Нет, не мы!

— Что случилось? — спросила подоспевшая вовремя Лешина мама.

Капитан показал пальцем на музыкантов:

— Взяли у нас мячик, а теперь вот не отдают.

— Это не мы! — крикнули музыканты. — Зачем нам их мячик, у нас и у самих есть во что поиграть.

— Ага, а вот мы у вас украдем барабаны, что тогда будет?

— Нет, у нас барабанов, мы только струнные.

— Ну, балалаечки ваши украдем!

Тогда музыканты побежали в купе и расхватали свои балалайки. Один из них даже немедленно заиграл.

— Только частушки и можете играть! — сказал капитан команды.

— И нет, и нет! — крикнули музыканты. — Еще рапсодию Листа умеем. Потом «Выйду ль я на реченьку». После — «Светит месяц». Много еще умеем, почти без конца!..

Дело окончилось бы крупным скандалом, если бы мама не догадалась предложить:

— Знаете что, а давайте пить чай с пирожками!

— Давайте, давайте! — закричали футболисты и музыканты и разошлись доставать пирожки.

Леша Копейкин, не переставая думать о папе, наблюдал за тем, как футболисты и музыканты пьют чай. Кроме того, он не спускал глаз со своей мамы, ожидая, когда она начнет его замечать. И ко всему прочему, ему удавалось видеть все самое интересное, что попадалось поезду на пути.

И все же, несмотря на всю свою занятость, Леша Копейкин поглядывал на шестое купе. Там обстановка была по-прежнему сложной: в то время как в вагоне все уже познакомились и принялись пить чай по второму стакану, те трое еще не сдвинулись с места и продолжали молчать. Они все еще сидели возле своих одинаковых чемоданов и чего-то ждали, даже не сняв пиджаков. И снова в голову Леши Копейкина закралось тревожное подозрение, что у этих людей нехорошее на уме. Он стал искать, кому бы можно доверить тревогу, но все кругом были так беспечны и так много смеялись, что не хотелось даже к ним подходить. И мама Леше Копейкину в этот момент не понравилась — особенно, как с нею смеялся один музыкант. Все же Леша попробовал к ним подойти. Музыкант спросил:

— Хочешь стаканчик чаю и пирожок?

Но мама сказала:

— Не давайте ему ничего, его здесь нет.

— Мама, как же меня нет, если я здесь! — воскликнул Леша Копейкин. — Вот же я! И костюмчик ты мне вчера гладила.

— Может быть, ты и есть для кого-нибудь, — ответила мама, — но только не для меня.

И снова засмеялась с тем музыкантом, а Леша Копейкин потихонечку отошел.

Он отвернулся к окну и стал наблюдать, как двигаются деревья. Потом он увидел, что на поле повсюду лежат белые овцы. На их спины сели вороны, и Леша Копейкин все ждал, что овцы вот-вот встанут и побегут. Но овцы остались лежать, и Леша Копейкин понял, что это не овцы, а камни, иначе бы они побежали, не вытерпев сидящих ворон.

В это время по радио заиграла веселая музыка, и в поезде стало еще веселей.

«Ладно, ладно, — подумал Леша Копейкин, — смейтесь. Смейтесь сколько хотите, а я подожду».

Но долго ждать ему не пришлось. Двери вагона неожиданно хлопнули, и прямо на Лешу пошел бригадир.

— Ваш билет, — сказал он, повиснув над Лешей Копейкиным. Потом подошел с другой стороны и спросил вторично: — Пожалуйста, ваш билет.

Если бы у Леши Копейкина был в кармане билет, он бы его, конечно, тотчас отдал, но билета ведь не было, и потому он молчал.

— Так, — сказал бригадир. — Все понятно. Но у меня есть вопросы, поэтому попрошу вас идти за мной.

«Мама, — подумал, оглядываясь, Леша Копейкин. — Что он со мной хочет сделать? Неужели ты ничем мне не можешь помочь?» Но Лешина мама по-прежнему его будто не замечала. Бригадир взял Лешу за руку и повел за собой. Хлопали двери, гремели переходные площадки, мелькали какие-то лица, и тогда только Леша Копейкин опомнился, когда почувствовал, что сидит в незнакомом купе. Перед собой на белой салфетке он увидел варенье, бублики и дымящийся чай.

— Ваша фамилия? — спросил бригадир, сверкнув пуговицами.

— Копейкин… — и Леша понял, что чай, варенье и бублики не для него.

— Занимаемая должность?

— Звеньевой, — сказал Леша и подумал, что никогда больше в жизни ему не быть звеньевым.

Бригадир взглянул на него с интересом и спросил:

— Вот вы, стало быть, звеньевой, а едете без билета. А не боитесь ли вы подорвать свой служебный авторитет?

— Извините, — сказал Леша Копейкин, — но я об этом не думал.

— Как же так? — расстроился бригадир. — Совсем не думали или только частично?

— Совсем, — признался Леша Копейкин.

— А разве можно занимать должность и не думать об авторитете? — спросил бригадир.

— Ой, что вы! — воскликнул Леша Копейкин. — Я теперь вспомнил, я никогда об авторитете не думаю!

Бригадир покачал головой:

— Не может этого быть. А я вот постоянно о нем беспокоюсь. Представляете, ночью, бывает, забудусь, а потом вскочу как ошпаренный: «Ой, а где мой авторитет?!»

Все это время, пока бригадир говорил, Леша Копейкин внимательно слушал. Он и сам не мог объяснить, как это вышло, что он принялся за варенье с бубликами и за чай.

— Извините, — сказал Леша Копейкин. — Это потому, что я сегодня еще не обедал. Но я все равно очень сильно перед вами виноват.

— Ничего, — сказал бригадир. — Кушайте. А я и поесть-то не могу толком.

— Это почему же?

— Так ведь вдруг кто заглянет, а с едой с этой и подавиться можно, и крошками обсыпаться.

Леша сказал:

— Смахнем крошки-то!

— Крошки смахнем, — вздохнул бригадир, — а с ними и авторитет?

Вернувшись в вагон, Леша Копейкин бросился к маме.

— Какой добрый, какой грустный, какой усталый, мамочка, ваш бригадир!

Но мама сама-то была усталой и грустной. Дело в том, что футболисты снова ругались с музыкантами из-за мячика, а чай они уже выпили, и маме нечем их было усмирить.

Но чем теперь должен был Леша Копейкин отплатить бригадиру за его откровенность и доброту? Ясно, что самое лучшее, что он мог сделать, это продолжать наблюдение за тремя пассажирами без определенных занятий — как бы они не натворили вреда.

Три подозрительных пассажира в это время уже перестали глядеть друг на друга и глядели в окно.

— Как я их ненавижу! — сказал вдруг старик с бородавкой.

— И я! — поддержал молодой, но лысый.