Валерий Попов - «ТИ-ВИ» (Рассказы о телевидении)

— Понимаешь?

— Да.

— Выходит, — не совсем отдельно. И уезжать по этой причине мы очень далеко не можем. Как только приезжаем на место, сразу же лезем с нашей антенной-тазом на самую высокую точку, какая есть поблизости — крыша дома или заводская труба, и смотрим оттуда в бинокль в сторону студии. Если видна еще вышка-антенна, значит, передача может пойти. Если вышка не видна, — привет, ничего не выйдет.

Когда передача уж очень важная, мы сначала пробу проводим. Приезжаем, ставим наш таз на самую верхнюю точку и передаем что-нибудь — ну обычно ту комнату, или зал, или лабораторию, откуда передача будет идти. Как мы говорим — «сдаем картину». А на студии ее принимают. Потом сообщают нам — хорошо видно или нет.

— А если плохо?

— Ну что?.. Освещения пробуем добавить, парочку прожекторов подкатить. Вообще сложное это дело. Заманчиво, конечно, с «живого» объекта передавать... но хлопот, как говорят, полон рот.

— А что еще?

— Долго рассказывать. Свободный телефон надо найти — подключиться для связи со студией. Место найти, лихтваген поставить — ну, световой вагон, по-нашему, в нем прожекторы привозят, ну и источники электропитания. И вообще всякие неожиданности могут быть — любые люди могут прийти, любые события случиться... Это тебе не в студии, где все рассчитано. И надо, чтобы и мы жизни проходящей не мешали.

Грош нам цена, если мы, рассказывая о работе лаборатории, парализуем эту работу на весь день! Так скоро нас вообще никуда не будут пускать... Ясно?

— Да! — сказал я потом. — И вообще хорошо бы вот так работать! Сколько интересного увидеть можно!

— Думаешь, легко? Здесь особые люди нужны. За какие-нибудь два часа надо успеть приехать, аппаратуру развернуть, разобраться, что к чему, показать, свернуть аппаратуру, уехать. Не хуже пожарников. Недаром сюда люди подобрались, которые раньше в десантных войсках служили. В них эти качества заложены — сообразительность, быстрота, смелость. Если будешь спортом заниматься, реакцию разовьешь, подвижность — тогда, может быть...

— Буду стараться.

— Старайся.

Однажды после школы переходил я улицу и вдруг вижу — стоит среди машин наша ПТС.

Без меня!

Бросился я в самую гущу всех этих, автомобилей, пробрался между ними и в наш автобус влез.

— О, — говорит Сергей Иванович, — ты откуда?

— С улицы, — говорю. — Как же это, Сергей Иванович?

— Что как же?

— Без меня.

— А-а-а. Понимаешь, дело очень серьезное. Нельзя посторонних брать.

— А я разве посторонний?

— Ты, конечно, свой. Только все равно нельзя. Очень большая ответственность. На серьезное дело идем.

Тут зеленый свет загорелся, и автобус тронулся.

— Сергей Иванович, — прошу. — Ну пожалуйста! Я мешать не буду, только помогать.

— Ой, смотри. Если натворишь что-нибудь, — нам обоим и влетит. Особенно, конечно, мне. Очень серьезное дело. Большая ответственность.

И так он бормотал о каком-то серьезном деле всю дорогу. Потом взглянул я в окошко и вижу: едем по аэродрому, под колесами ровные плиты, вдали самолеты — огромные, светло-серые. Остановились.

— Ну, — говорит Сергей Иванович, — садись здесь и не шевелись. Чтобы тебя никто не видел. Увидят — конец. — И вышел из автобуса. А я опустил на окне занавеску и стал наблюдать из-за занавески.

Сергей Иванович идет, серьезный, озабоченный, и рядом два оператора катят на своих камерах.

Идет к ним навстречу летчик, важный очень, серьезный, может, начальник аэродрома.

— Здравствуйте!

— Здравия желаю. Готовы?

— Готовы, — говорит Сергей Иванович. — Значит, самолет сядет точно сюда? А не промахнется?

— Не беспокойтесь, — говорит генерал, — наши летчики садятся с точностью до сантиметра.

— Значит, примерно здесь будет кончаться трап?

— Не примерно, а точно. У нас в авиации все точно.

— У нас в телевидении тоже, — говорит Сергей Иванович. — Значит, ребята, поставим здесь первую камеру. Покажем выход из самолета, встречу у трапа.

Они отошли подальше.

— А вот здесь, — сказал генерал, — он будет говорить речь. А вот тут рядом пройдет парад почетного караула.

— Ясно, — сказал Сергей Иванович. — Рубен, ставь сюда свою вторую камеру.

Он вернулся в автобус, включил станцию, и мы сидели молча, напряженно. Видно, очень серьезное предстояло дело.

Тут в автобус влез еще один человек.

— Ну, порядок, — сказал он, тяжело дыша, — еле нашел свободный телефон.

— А зачем телефон? — не выдержал я.

— Тихо ты, — зашипел Сергей Иванович, — тебя здесь нет. Как зачем телефон? А со студией связь держать — я ж тебе говорил... Может, авария какая-нибудь, может, передачу нашу и не видит никто!

— А по радио связаться? Радиоволны?..

— Радиоволны изображение и звук на экран передают. Нам, с нашими разговорчиками, лезть туда не следует! Все!

Я сидел у окна и из-за занавески наблюдал за небом и за аэродромом. На краю аэродрома собралась большая толпа, люди держали в руках плакаты и цветы.

Вдруг в небе показался большой самолет со скошенными крыльями. По бокам от него летят два истребителя. Большой самолет стал опускаться, тяжело стукнулся о посадочную дорожку и покатился по ней; покатился все медленней и остановился точно в назначенном месте.

Два человека сразу бросились к нему и вставили под колеса деревянные клинья. К самолету задним ходом стал подъезжать высокий серо-голубой самолетный трап. И вот верх его оказался точно у самолетной дверцы, и трап замер. Дверца открылась, и из самолета вышел иностранный премьер-министр — фотографию его я видел вчера в газете. За ним, чуть поотстав, шли другие люди. По бокам трапа стояли стюардессы.

Встречающие махали флажками и радостно кричали. Премьер помахал им тоже. Потом пожал руки всем, кто стоял у трапа. Потом пошел вперед, где были установлены микрофоны, остановился и начал говорить речь. Он говорил несколько фраз, потом, склонив голову набок, слушал, как говорит переводчик. Мне казалось, что по-русски он тоже понимает.

Потом был парад военного караула. Генерал стоял, приложив большую руку к своей высокой фуражке.

Сергей Иванович сидел рядом, щелкал ручками, пыхтел и бормотал: «Очень серьезное дело». Про меня он вовсе позабыл, а я вылез из окна по пояс, — чтобы дальше видеть, — чуть вообще наружу не выпал.

Однажды мы гуляли с Сергеем Ивановичем в сквере просто так.

— Ну, как твои дела, — спрашивает он, — ведь первая четверть кончается?