Александр Маринов - Детский дом

Несмотря на беспризорное прошлое, Аристократ никогда не матерился, кулаки пускал в ход лишь в случае необходимости, вежливо уступал дорогу старшим, совершенно не пил, не баловался папиросами. Голубоглазый, высокий, гибкий, он пользовался особым вниманием девочек.

Однажды Филин попробовал было подступиться к нему с кулаками. Алексей чуть побледнел и, не повышая голоса, сквозь стиснутые зубы проговорил: «Видишь вот этот графин с водой? Подойди только, так тресну, что твоя тупая черепушка разлетится. Пускай потом судят». И Филин отступил…

Вот и на этот раз он решил не углублять конфликта:

— Лады. Кончай трепаться, Леха, кемарить пора.

Общее возбуждение утихло, и ребята начали укладываться…

На другой день во дворе я встретил Лену с подругой Клавой Слепковой. Они сами подошли ко мне.

— Вас обсуждать будут? — сказала Лена, глядя на меня с каким-то загадочным выражением. — Девочки считают, что вы все равно молодцы.

Девочки нас считают героями? Да ведь они тоже, как и ребята, смотрели на садово-огородный промысел как на что-то вполне узаконенное. Разве это воровство? Воруют деньги, вещи. И Леночка, выходит, сочувствует мне. Значит, можно поднять голову и приосаниться? Это утешение!

— Опозорились мы, — вдруг проговорил я неожиданно для себя и отвел глаза в сторону.

— Боишься?

— Разве в этом дело? Как свиньи, разрыли огород…

И я рассказал, кого мы «обнесли». Глаза Лены вспыхнули, она, не стесняясь подруги, горячо пожала мне руку:　— Вот за это ты настоящий парень. За то, что так думаешь… — И тут же, словно устыдившись своего порыва, отступила в сторону: — С вами еще будут песочить Гошку Шамрая: разбил окно у писателя Шишкова. Из рогатки.　

Вячеслав Шишков жил тут же, на Московской улице, наискосок от нашего дома. Мы часто видели его сквозь большие стекла кабинета, построенного, как огромный фонарь: то склонившимся над книгой или рукописью за столом, то стоящим у окна с заложенными назад руками. Педагоги урезонивали нас: не шумите, мешаете писателю, ведь у него работа творческая, требующая тишины, сосредоточенности…　

На этой же улице, чуть подальше жил Алексей Толстой. Писатели дружили, и мы часто видели их на прогулке — грузного, представительного, тщательно выбритого Толстого, в шляпе, макинтоше, с длинными чуть не до плеч волосами, опирающегося на толстую суковатую палку, и статного Шишкова с зоркими, словно бы смеющимися глазами, с русыми усами, бородкой клинышком. Нередко их сопровождал толстовский пес- сеттер по кличке Верн. Знаменитых писателей, конечно, знало все Детское Село, многие здоровались с ними на улице, и они всегда вежливо отвечали. И Толстой и Шишков устраивали иногда у себя литературные вечера, где читали свои произведения. На этих вечерах бывали некоторые наши преподаватели и потом рассказывали нам о них.　

— А что, Лена, Шишков жаловался?　

— Нет. Но воспитательница видела и рассказала заведующей. Та сама ходила извиняться.　

К нам подошла учительница математики Надежда Сергеевна Сно — руки в карманах синего костюма, волнистые волосы с сединой аккуратно зачесаны; лицо строгое, но глаза лучистые, смотрят приветливо.　

— Опять набедокурили? — укоризненно проговорила она и застегнула мне пуговицу на рубаке. — Ах, мальчики, мальчики, и когда вы научитесь себя хорошо вести?　

Она прошла в канцелярию, а у меня на душе сделалось еще тяжелей. Значит, всем уже известно о морковке, а тут еще шишковское стекло — быть разносу.　

Действительно, когда я в коридоре случайно столкнулся с Легздайн, лицо у нее было словно окаменевшее. Мне она сказала лишь несколько слов:　

— Опять тебя не было, как и в драке? Может, ты и на огород ходил отговаривать ребят?　

От Розы я узнал, что общее собрание с городскими ребятами отменяется. Причина — необходимость откровенного разговора с детдомовцами не только о драках, но и о воровстве на огородах и в садах, о рогатках, хулиганстве. «Не погорел бы наш танцевальный вечер, — подумалось мне, — вот что страшно. Как бы Мария Васильевна под горячую руку не отменила его; скажет: вы еще не заслужили».

Собрание проходило в столовой. Столы, кроме «судейского», сдвинули к стене, первые скамьи заняли воспитатели, педагоги. За ними сидели девочки, ребята — сзади. Правда, кое-кто хорохорился, старался молодецки подмигнуть товарищам: меня, мол, на испуг не возьмешь.　

Никакого президиума не выбирали. За столом, покрытым красным сукном, с традиционным графином и стаканом, расположились четыре человека: сама заведующая Легздайн, пионервожатая Роза, здоровый парень в милицейской форме, стриженный под бокс: голова его от этого казалась маленькой, зато коричневые кулаки — по чугунку каждый. С этим ясно: страж порядка. А вот кто четвертый? Откуда? Он — коренастый, в сатиновой косоворотке и пиджаке, с густым пушком на щеках. Держится скромно, посматривает внимательно.　

Как выяснилось перед самым собранием, в повестку включили еще «бунт с кашей». Неделю назад у нас со склада пропали жиры, полученные на две недели. На завтрак дали пшенную кашу-размазню. Нам и без того надоела каша, которой нас пичкали чуть не месяц подряд, а тут еще в ней ни одной жиринки.　

— Да ее, братцы, и собаки жрать не станут, — заявил Филин. — Думаете, жиры ворюги свистнули? Заграбастало начальство. Буза, пацаны, буза! — Он перевернул кашу на стол, а миску ловко пустил по полу. — Айда на базар! Шамовку достанем!　

Большинство ребят вывалило кашу, и столы покрылись белыми кучками, а миски полетели на пол. Завтракать остались девочки, наиболее выдержанная часть ребят и мы — питательная комиссия, выбранная из воспитанников. С криками «Буза! Буза!» ребята устремились на улицу и, вслед за Филином, исчезли в направлении Гостиного двора.　

И вот теперь этот «бунт» тоже должны были обсудить на собрании.　

Обвинительную речь произнесла Мария Васильевна. Стоя за столом, она дождалась, пока окончательно не прекратились разговоры, перешептыванье. Затем сжато и энергично обрисовала драку с городскими ребятами, подробно остановилась на «походе» за морковью.　

— Эти так называемые «воспитанники» опозорили нашу колонию на весь город, — безжалостно гремел ее голос. — Как ни упирались любители чужой морковки, мы узнали имена всех, кто грабил вдовьи огороды. Когда речь идет об известных разгильдяях, вроде Степана Курнашева, Михаила Гуськова, тут все понятно. Но если бы только о них шла речь! Я никак не ожидала увидеть в этой теплой компании таких мальчиков, как Николай Сорокин, Петр Левченко и вожак наших пионеров Александр Маринов. «Отличники»! «Общественники»! Все умеют красно говорить на собраниях!..　

Я чувствовал, как горели у меня уши, и так согнулся, что новыми очками чуть не касался коленей.