Александр Маринов - Детский дом

Расправившись с «огородниками», Мария Васильевна перенесла огонь своей тяжелой артиллерии на других «героев дня».　

— Мало того, что нас в городе ославили ворами, теперь еще назовут и хулиганами. Вы, конечно, знаете, о чем я говорю. О разбитом из рогатки стекле в квартире Шишкова. По соседству с нами живет писатель, известный на всю Советскую Россию, — так нет, мешают ему работать, орут, прыгают перед окнами как дикари, а теперь вот запустили камнем. Как еще не добрались до Алексея Толстого! Позор! До чего дожили! Группа граждан обращается в горсовет с жалобой на нашу колонию. Ну уж нет, такое положение мы терпеть не будем, и кое-кому как бы не пришлось переселиться в реформаторий.　

В столовой стояла тягостная тишина. Мария Васильевна клеймила теперь бедного «хулигана» Гошку Шамрая и его дружков:　

— Неужели у вас нет другого места, обязательно надо лезть под окно к Шишкову? Да вы знаете, как этого писателя ценят люди? Как берегут его время? Или вы пользуетесь тем, что Вячеслав Яковлевич деликатный человек, не жалуется? Больше того, еще поддерживает с вами добрые отношения. Он прислал к нам на собрание своего друга, который хочет вам что-то сказать.　

　С задней скамьи поднялся пожилой мужчина, которого я сперва не заметил, в чесучовом костюме и в очках. Заговорил он округло, легонько поводя по воздуху пухлой холеной рукой, словно расставляя невидимые запятые и точки:　

— Дети! Вячеслава Яковлевича тревожит, гм… не столько ваше шумное поведение на улице, сколько… позвольте так выразиться, недопустимое отношение к яблоневым садам города. Вы губите и верхнее садоводство… знаете, о каком районе я говорю? И нижнее. Вы ломаете ветви, обрывая незрелые яблоки, в результате чего деревья гибнут. Вячеслав Яковлевич говорил с руководителями садоводств: если вы захотите сами охранять сады, поможете осенью снять урожай, вам заплатят за труд натурой, и отпадет надобность лазить через забор и гм… так сказать экспроприировать…　

По шуму, поднявшемуся в столовой, можно было понять, что предложение человека в чесучовом костюме многих заинтересовало.　

Затем выступил милиционер. Начал он с того, что поднял над столом свои здоровенные кулачищи и произнес;　

— Видали? — и, оглядев нас, «подсудимых», и задние ряды скамей, повторил: — Видели?　

Педагоги стали переглядываться. Я решил, что если таким кулачищем хватить по моей голове, то кулачище явно не пострадает, а что останется от меня?　

Убедившись, что все хорошо рассмотрели его «кувалды», милиционер с довольным видом потряс ими в воздухе.　

— Кого эти кулаки должны лупить? — громогласно вопросил он. — Я ставлю вопрос: кого? Своих пролетариев или буржуев и ихних помощников бандитов? Бить своих негоже. Худое это дело. Городские ребята, они кто? Дети трудового класса. Наши парни в милиции жизнью своей рискуют, тяжелые раны получают в борьбе с оголтелым врагом. Но лишь с врагом, какой подлежит уничтожению. А вы с рогаток кому стекла подбиваете? Сжечь! — Милиционер резко взмахнул кулаком. — Сжечь эти рогатки! И чтобы никаких побоищ…　

Огородных дел милиционер не коснулся.　

Зато о них опять вспомнила Легздайн и, глядя на меня и Колю Сорокина, громко спросила учителей:　

— Может, эти воспитанники детдома и в школе так себя ведут?　

Чего ей хотелось? Получить подтверждение, что мы и ученики негодные? Или, наоборот, она ожидала, что нас защитят преподаватели?　

Первой поднялась Надежда Сергеевна Сно. В колонии она работала с 1919 года, всех прекрасно знала. Авторитет ее был непоколебим.　

— Мне кажется, мальчики нетвердо отдают себе отчет в том, что такое присвоение чужой собственности. Они, вероятно, считают, что обобрать яблоки в чужом саду, овощи в чужом огороде — это не воровство. Заблуждение вредное. Надеюсь, что инцидент с морковкой послужит им большим уроком в жизни… Жестоким уроком.　

Преподавательница русского языка Нина Васильевна Кузнецова большую часть своей речи посвятила Коле Сорокину, своему любимцу. Она так и начала:　

— Я не сомневаюсь, что вторично такого неблаговидного поступка Коля не совершит. Он мне сам говорил, а его слову я верю. Это очень правдивый мальчик. Едва ли кто из ребят читает книг больше, чем Коля. Причем читает он книги серьезные: «Отцы и дети» Тургенева, «Андрей Кожухов» Степняка-Кравчинского, «Детство» Горького. Коля изучает французский,　уже начинает переводить — со словарем, конечно. За такого мальчика, как Сорокин Коля, я всегда могу поручиться…　

Из детдомовцев на собрании выступали только девочки. О морковке, рогатках они почти не вспомнили, но корили ребят за грубость и соленые словечки. Мария Васильевна без конца вставляла реплики, требовала от виновных покаяния. Больше всех от нее досталось мне; я каждый раз вставал и говорил одно и то же:　

— Виноват. Больше такого не будет. Согласен на любое наказание.　

По предложению милиционера было принято решение, тут же запротоколированное Розой: «Рогатки сжечь. Драки с городскими запретить. Наладить смычку с детьми железнодорожного депо и электростанции». Мария Васильевна обещала купить духовое ружье и устраивать соревнования по стрельбе.　

— Предупреждаю, — заявила она тут же. — Допускать к ружью будем лишь тех, кто навсегда распрощается с рогатками. А если узнаю, что по-прежнему стреляете в окна, в кошек, птиц…　

Свою мысль заведующая не докончила, но все ее прекрасно поняли. Ребят охватил энтузиазм: еще бы, будут настоящие соревнования в меткости, как у военных!　

В конце собрания выступил любимец колонистов завхоз Кузьмич. С минуту он стоял перед нами — огромный, широкоплечий, в синих галифе, заправленных в сапоги, единственной рукой оглаживая усы; правый пустой рукав гимнастерки был засунут за широкий кожаный пояс. Оглядев ребят добрыми глазами, он заговорил басом:　

— Значить, так. Вместо того чтобы включаться в борьбу с мировым капиталом, вы, дети трудящихся… — тут Кузьмич минуты две наливался краской　и молча шевелил губами, но мы знали, какие слова он в это время произносил про себя. — А? Как же это? Вносите раскол в ряды ребят Детского Села и его окрестностей. Конешное дело, и они! Городские. Тут бы смычку, ан нет, проводят линию мордобития. Всем понятно? Дальше, что касаемо морковки. Сожрали? В таком разе предлагаю всем как есть детдомом субботник на станции по разгрузке вагонов, а те деньги внести в фонд ограбленных вдов. Все ясно?　

Кузьмичу долго и с воодушевлением хлопали.　

Все считали, что собрание, наконец, окончилось, кое-кто из ребят уже стал подниматься, но Мария Васильевна властным движением руки вновь потребовала тишины.　

— Тут у нас еще не разобран вопрос о так называемом «бунте с кашей». Случилось несчастье, обокрали кладовую, что, к слову сказать, у нас не первый раз. В прошлом году у кастелянши шестнадцать пар нового белья пропало, помните? Так вот, некоторые нынче вообразили, будто они не пролетарские парни, а воспитанницы епархиального училища. Без масла пришлось позавтракать разок, так сразу бунт подняли. Заелись уже? Я в райкоме комсомола была, и вот к нам пришел гость, который хочет с вами потолковать по этому вопросу. Это товарищ Палепа, бывший колонист.