Александр Маринов - Детский дом

На заседании бюро райкома после моего подробного доклада о результатах расследования развернулось обсуждение. Алексей Андреевич был прав: то, что факты передергивались, что не было никакой попытки к отравлению, и тот факт, что ребята тайно не собирались, а обсуждали стихи открыто, со своими товарищами, сильно расстроило козыри Долина. Никто из членов бюро не поддержал крайних мер. А дальше, выйдя за рамки частного случая, мы начали большой разговор о состоянии воспитательной работы в комсомольских организациях университета. Было дано немало практических советов…　

Читатель может удивиться — а выговор-то этим ребятам за что? Вопрос законный. И я сегодня не ратовал бы за комсомольские взыскания, а ограничился бы серьезным разговором с ребятами, чтобы не отбивались от коллектива. Однако тогда я свято верил в то, что наказали ребят правильно.　

Поборники исключения ребят из комсомола и университета, однако, не сдались. Некоторые товарищи из горкома комсомола пытались обвинить нас в гнилом либерализме, в мягкотелости. Мне еще не раз пришлось сходить в райком партии. И умная поддержка Алексея Андреевича Шишмарева помогла. Горком комсомола согласился с нашим решением. Впоследствии мы ни о чем не жалели. Все ребята оказались достойными той борьбы, которую мы за них вели.　

Когда вопрос был окончательно утрясен, Шишмарев сказал мне:　

— Скажу, секретарь, неплохо ты провел это дело. Набираешься опыта! Да и удачливый к тому же. Не зря родился седьмого ноября.

— Алексей Андреевич, а я точно не знаю дня своего рождения, — вырвалось у меня. — В детдом-то большинство из нас попадало без метрик. Год рождения устанавливала медицинская комиссия, а день рождения определяла заведующая детдомом: половину ребят записывала на октябрьский праздник, а половину — на майский. Так что у нас два раза в год пекли именинные пироги.　

Шишмарев рассмеялся.　

— Здорово! Как фамилия вашей заведующей? Легздайн? Молодцом. Ну, желаю успеха.　

Всего месяц с небольшим проработал я секретарем райкома, затем меня выдвинули в Ленинградский горком комсомола вторым секретарем. С Алексеем Андреевичем Шишмаревым за это время я встречался всего пять-шесть раз, но каждая такая встреча оставляла в душе след. Заботливую руку этого умного партийного наставника, коммуниста ленинского призыва я запомнил на всю жизнь.

Горком комсомола помещался в здании Смольного, там же, где и городской комитет партии. Здесь на первом этаже у меня был кабинет с высокими красивыми окнами, выходившими в сад с фонтанами. Но сиживать в нем приходилось не часто.

В тот жаркий июльский день, совершенно ясный, что редко бывает в Ленинграде, я несколько часов провел на Кировском заводе, устал и сейчас с облегчением расслабился в удобном кресле за своим массивным столом. Прохладно, тихо. Хоть чуть передохнуть, обдумать предложения к предстоящему через два часа заседанию бюро.

Из размышлений меня вывел телефонный звонок.

— Маринов, — привычно отозвался я.

— Скажите, уважаемый товарищ, — произнес приятный мужской голос, — а как вы относитесь к аристократам?

Уловив что-то знакомое в голосе, но еще не признав говорившего, я ответил серьезным тоном:

— Так же, как и они к комсомолу, — крайне отрицательно.

А про себя продолжал соображать: «Кто же это из ребят надумал меня разыгрывать?»

— Ну, а если этого аристократа зовут Алексей? — в трубке послышался смех.

— Леша… ты… Ну, черт! — радостно вскрикнул я. Конечно, это был Лешка Аристократ! — Откуда?

— Из окрестностей вашего дворца.

— Давай проходи. Я сейчас закажу пропуск.

— Официальный прием? Нет уж, давай без формалистики, а? Если свободен, выйди сам к зданию монастыря.

Я не стал мешкать. Шутка ли, добрых десять лет не видел друга, не знал, жив ли?

Встреть я Алексея случайно, в толпе, не узнал бы. Но сейчас, пристально вглядываясь во все попадавшиеся у монастыря лица, безошибочно определил: вот он. Конечно, Алексей изменился — возмужал, черты лица огрубели, стали определеннее. Но и красивый лоб, и смелые, чуть настороженные глаза, и гибкие руки остались прежними. Одет он был франтовато: пиджак в крупную клетку с могучими по моде плечами, брюки «чарльстон», тупоносые, отлично начищенные ботинки.

— Ну, пропащая душа! — воскликнул я, крепко пожимая ему руку.

Алексей обнял меня и поцеловал. Я понял, что и мне так надо было поступить.

— А ты, Саша, солидно выглядишь, — засмеялся он.

— Да ведь, Алеша, за двадцать три перевалило. Ну рассказывай, где ты? Чем занимаешься?

— Отвечу по всей анкете. Только, если можно, сперва о деле. Веришь, места себе не нахожу. А уж потом потолкуем «за жизнь», как говорят одесситы. Хорошо?

И он рассказал, что его мать тяжело больна — почки, нужна срочная операция, иначе будет поздно. Не могу ли я устроить ее в какую-нибудь больницу?

Вот так история! Я быстро прикинул, сказал:

— Вот что, Алеша. Жди меня здесь, я мигом слетаю и договорюсь, чтобы заседали без меня.

Тревожные морщины па лбу Алексея разгладились.

— Ну, давай, бюрократ ты несчастный.

Двадцать минут спустя мы с ним уже ехали в горздравотдел. Заведующий оказался на месте, и мы быстро решили вопрос,

— Что же вы, молодой человек, поздно спохватились? — сурово сказал Алексею главврач, когда мать проводили в палату. — В таких случаях не откладывают, почка совсем отказывает. Еще день-два, и было бы поздно.

— Я только сегодня вернулся в Ленинград, — глухо сказал Алексей. — Есть надежда спасти?

— Сделаем, что можем.

Выйдя из больницы, мы некоторое время шли молча, Я видел, что мой старый детдомовский друг очень тревожится за исход предстоящей операции, и принялся утешать его: мол, медицина у нас сильная, поставят мать на ноги. Алексей благодарно улыбнулся и вдруг предложил:

— Слушай, Саша, а не махнуть ли нам в Детское Село? Навестим родные пенаты.

Я понимал, что Алексея надо отвлечь от его невеселых мыслей, и потому без долгих колебаний согласился. Да я и сам рад был побывать в городке, таком близком сердцу.

— Поедем на машине, так, пожалуй, быстрее получится.

— Нет, Саша, давай, как все. Поговорить сможем.

Вместе с толпой дачников мы вскоре уже выходили из вагона на платформе Детское Село. Сам город был переименован — два года назад, к столетию со дня гибели Пушкина, он получил имя великого поэта.

Мне вдруг показалось, что только вчера я покинул эти места: все здесь было так знакомо, так мало изменилось. Да, время будто остановилось, завязло в густых кронах деревьев. И только выросшие кое-где новые заборы да асфальт, закрывший булыжные мостовые центральных улиц, напоминали о том, что давненько мы уехали отсюда.