Лариса Письменная - Тысяча окон и один журавль

До самого вечера мы работали как звери. Ни один водитель самосвала не злился и не укатывал за левым грунтом — вот как мы работали!

И ужинали тоже на Весёлом, у костра, потому что у нас осталась еда от обеда. Мы и главного механика Ивана Ивановича пригласили в компанию. Ну и нахваливал он бабушкины пироги — всё подчистил, даже крошки не осталось. И меня тоже хвалил, когда Маруся сказала, что я закончил второй класс на «отлично». А уж отца!.. Иван Иванович говорил, что такому экскаваторщику нет цены! Что про него надо писать в газете и снимать его в кино!

Я понимал, что Иван Иванович немножко хитрит, чтобы задобрить отца, потому что мы до сих пор мучаемся с Могиканом и зарабатываем меньше, чем могли бы заработать на новом экскаваторе…

После ужина мы с Марусей хорошенько смазали блоки на стреле и лебёдке, а потом ещё прочистили и прожгли на огне свечи пускача — чтобы крепче была искра. Здорово я работал, даже отец меня похвалил, а вообще он хвалит не часто.

Когда мы возвращались домой, я сказал:

— Па, в нашей новой квартире я буду спать на балконе. Ладно?

— Пожалуйста. Не возражаю.

— А когда мы там поселимся?

— Гм… Если строители не подкачают, то, думаю, на то лето уже будешь спать на своём балконе. Ты и сам хорошо знаешь, что строить можно и зимой. Это отделочные работы только в тёплую пору производятся. Так вот, значит: если строители не подкачают, и прежде всего — если мы не подкачаем…

— А мы и не подкачаем! Только бы Последний Могикан не подкачал!

Отец только хмыкнул в ответ. Уж кто-кто, а он отлично знает, как мало надежды на то, что Последний Могикан выдержит…

Мы долго ждали автобуса и уже жалели, что не приехали на велике. Э, на велике мы были бы уже далеко отсюда! Но тут отец положил мне руку на плечо:

— Оглянись на Весёлый, Ярослав! Посмотри!

Я оглянулся. Ух ты! В двух домах уже зажглись окна. Высокие, широкие, они сияли ярким светом, как будто посылали нам привет. И я уже не сердился на автобус, который так долго не приходил: ведь это так здорово — посмотреть, как Весёлый зажигает первые огни!

Вот и ещё в один дом на Весёлом вселились люди. А в самом первом открыли столовую и гастроном. Теперь нам не надо ездить автобусом обедать.

— Растёт наш Весёлый, как пирог на дрожжах, — любит повторять Иван Иванович.

А сам хорошо знает, сколько всем нам приходится вкалывать. Да и ему самому — не меньше. Недаром он отцовскую поговорку подхватил: «План чертили — веселились, строить стали — прослезились». Это — когда работа тормозится. А она, если говорить по правде, часто тормозится…

И всё-таки наш Весёлый растёт. Сила!

Как-то я побежал в гастроном купить кефира. Но кефира не было.

— Подожди, сейчас должны привезти, — сказала мне продавщица.

Я сел на лавочку около подъезда и стал ждать. Вижу, какая-то женщина поливает цветы перед домом. Когда её лейка опустела, я подошёл к ней и сказал:

— Хотите, я принесу вам воды? Всё равно мне сейчас делать нечего.

— Спасибо, Славик, я уже всё полила.

Я прямо остолбенел: да это же… это же… Нет, не может быть! Это не она!

И всё-таки это она — Лампадия Андреевна, наша ведьма-одиночка. Только она сейчас почему-то не серая, не пыльного цвета, а… молодая. А ведь я всегда был уверен, что Лампадия Андреевна — старая. Может, это её младшая сестра?

— Ты что так смотришь на меня? Не узнал?

— Я…

— Да ты же, ты, — смеётся Лампадия Андреевна.

И голос у неё совсем не такой, как раньше. Весёлый, приятный голос. И глаза такие добрые, и — смеётся… Что с ней случилось?

— Я никогда не слыхал, чтобы вы… Вы же никогда ни с кем не разговаривали! И почему-то вы теперь молодая, а раньше были старая…

Я прикусил язык: сейчас она на меня рассердится. Но Лампадия Андреевна совсем не сердится, она опять смеётся. Ясное дело, она стала другая. Совсем-совсем! А она продолжает улыбаться, ей смешно, что я уставился на неё как дурачок.

— Это вы теперь здесь живёте? — спрашиваю я, не зная, что сказать.

— Да, мне дали в этом доме квартиру. Может, хочешь посмотреть, как я теперь живу?

В гастроном вот-вот привезут кефир, но мне очень захотелось посмотреть, как живёт Лампадия Андреевна — ведь раньше она никого к себе не приглашала. И я пошёл за ней на третий этаж.

На лестнице мы встречали новых соседей Лампадии Андреевны, и она с ними приветливо здоровалась. А одна девчонка-дошкольница даже хотела увязаться за нами, но не тут-то было! Пока Лампадия Андреевна возилась с ключами, отпирала дверь, я состроил девчонке страшную рожу:

— Кыш! Исчезни!

Девчонка раскрыла рот, а я поскорее щёлк дверью перед самым её носом — нечего мешать нам!

Квартира у Лампадии Андреевны однокомнатная. Вещей у неё совсем мало: узкая, почти как моя, кровать, шкафчик для одежды, стол и несколько стульев. Зато на всех стенах — полки с книгами. И много-много цветов — и в комнате, и на балконе, и даже в кухне. И солнца много. Мне здесь сразу понравилось, только я не знал, о чём говорить.

— Вы одни здесь живёте, Ламп… ой, Леокадия Андреевна? — спрашиваю я, хоть и так видно, что она живёт одна.

— Да, у меня ведь никого нет, Славик… Зато у меня хорошие соседи, часто заходят ко мне, и я люблю посидеть у них, когда не работаю.

— А разве вы работаете? Вы же никогда не ходили на работу, всегда дома сидели.

— Можно и дома работать. Я перевожу книги с других языков. Вот сейчас перевожу с английского.

— Ого, наверно, очень трудно переводить с английского! Я бы ни за что не сумел! Даже мой отец не сумел бы…

— У каждого своё дело. Твой отец работает на экскаваторе, а я в этом ничего не понимаю.

Мне понравился её ответ. И вообще она всё больше нравится мне, Лампадия Андреевна.

Я подхожу к столу и принимаюсь листать английскую книгу, которую переводит Лампадия Андреевна. Ну и книга, хоть бы одно слово понятное! На столе лежит кипа бумаги, исписанной мелкими буквами — уже не по-английски, а по-нашему. Но Лампадия Андреевна пишет так неровно, такими косыми каракулями, что я и по-нашему почти ничего не разбираю. Да вдобавок ещё многие слова вычеркнуты, а сверху написаны другие. И так на всех страницах — зачёркнуто и сверху написано…

— Вот закончу перевод, тогда перепишу всё начисто и отнесу машинистке. Она перепечатает на машинке, я сдам рукопись в издательство, и выйдет книга. Вот какая у меня работа, Славик.

А я, дурак, и поверил Раисе Демидовне, что Лампадия Андреевна ничего не делает, только спит целыми днями.

На столе, под стеклом, я увидел фотографию какого-то незнакомого человека. Нет, что-то мне кажется — этот человек не совсем незнакомый. Вроде я уже видел его где-то… Лицо такое славное, густые чёрные брови, ямка на подбородке. Точно, я его где-то видел!