Лариса Письменная - Тысяча окон и один журавль

Я сразу даже не знал, что посоветовать, это ведь не в лес по землянику… Работа же у нас мужская, а Маруся не парень!.. Долго мне пришлось думать, но отец не торопил: ученик или помощник экскаваторщика — дело нешуточное, кого попало не возьмёшь. Раньше у отца был учеником Семён. Этот Семён хоть и парень, а намучились мы с ним по самую завязку. Другого такого лежебоку не найдёшь. Только выдастся свободная минута, запрячется куда-нибудь в уголок и спит. Если отец возьмёт меня с собой — это ещё хорошо: я всегда догадаюсь, куда спрятался Семён, и разбужу его. Спасибо, хоть храпит громко, издали слышно. А сейчас у меня как раз начались каникулы, есть кому разыскивать Семёна…

— Знаешь, папка, лучше уж я буду будить Семёна.

— Ох и надоел мне этот лодырь, видеть его не могу! А Маруся — работяга.

— А ты думаешь, мне не надоел Семён? Но Маруся же девушка, а у нас — экскаватор, — всё ещё не решаюсь я.

— Ну и что? Говорю же тебе — она работяга! С ней нам куда легче будет.

Думал я, думал и наконец согласился:

— Ладно, так и быть, возьмём Марусю Давидюк, попробуем. Но если и она будет спать…

— Маруся не будет спать, — уверяет меня отец. — Она очень хочет выучиться на механика-экскаваторщика, понимаешь?

Ещё бы не понять! Я бы и сам не прочь выучиться на экскаваторщика, но что будешь делать, если тебе только восемь лет…

Я вздыхаю:

— Да уж ладно, пусть будет Маруся. Только предупреди её, чтобы старалась.

— Она будет стараться, Ярослав, вот увидишь! Все в нашей квартире знают Марусю, она часто приходила в наше дежурство убирать квартиру. Соседи тоже вызывали её из бюро добрых услуг. И теперь все хвалят нас за то, что мы взяли её учиться на экскаватор. Только Раиса Демидовна, как всегда, недовольна: «Ну вот, теперь нам будут присылать какую-нибудь неряху. Мне это не нравится». А кто её спрашивает — нравится или не нравится. Уж наверное, Марусе интереснее на экскаваторе, чем полы мыть. Вот мне тоже не нравится, что она — конечно, не Маруся, а Раиса Демидовна — называет моего отца рыжим. И вовсе он не рыжий, волосы у него — как будто из золота, так блестят. Мне бы такие! Но у меня волосы чёрные-пречёр-ные. «Потому что ты весь в маму», — объясняет отец. А на лице у него веснушки — тоже золотистые и такие весёлые… Когда отец смеётся — и веснушки смеются, и тогда он самый красивый. Шагает он всегда быстро, я и сам так хожу — быстро и немного вперевалочку. И смеюсь почти так же, как отец. Вот только зубы у него белые и ровные, а у меня переднего нет — выпал и никак не вырастет, хоть плоскогубцами его тяни, такая досада…

— Ярослав, ты у меня мудрый старик, — шутит отец. — Старый мудрый цыган.

Ничего, зуб когда-нибудь вырастет, и я буду смеяться совсем как отец. А Маруся будет работать с нами, сколько бы ни ворчала Раиса Демидовна.

В нашей квартире, кроме нас с отцом, Анны Павловны с её семьёй, стареньких Панчишиных и сердитой Раисы Демидовны, живёт ещё Лампадия Андреевна. Настоящее её имя Леокадия, но когда я был маленьким, легче было выговаривать Лампадия, вот и привык звать её так.

Ох и чудная же она! Сроду таких не видел. Я почти никогда не слышу её голоса. Выйдет на кухню, еле слышно шепнёт одно-единственное слово «здравствуйте», только и всего. А чтобы улыбнуться или пошутить со мной, как другие соседи, и думать нечего. Всё как будто прячется от нас.

Какая-то она… серая, вроде бы пропылённая — и волосы, и глаза, и одежда. Волосы наполовину седые. Я думал, это от старости, но отец говорит, что Лампадия Андреевна совсем ещё не старая. А по-моему, ей уже сто лет или вроде того: голос такой, будто от старости нет сил громче говорить.

Что она делает по целым дням, я не знаю. На работу, как другие, не ходит, и в комнате у неё всегда тихо-тихо, словно никто там и не живёт. Только изредка Лампадия Андреевна выходит из дому с толстой папкой в руках — куда-то её уносит. Очень мне интересно, что там, в этой папке, но у неё разве узнаешь. Живёт она в самой маленькой и самой плохой комнатке — рядом с кухней. Я бы, наверно, пропал со скуки, если бы пришлось там жить и целыми днями молчать. «Это она от злости молчит! — разоряется Раиса Демидовна. — Воображает, что умнее всех! Никого из соседей знать не хочет! Вы только гляньте на неё — вся высохла от злости! Разве добрый человек будет молчать, как рыба?»

Я не знаю… Сама Раиса Демидовна никогда не молчит, всегда во всё вмешивается, всеми недовольна, всех учит, хоть никто её не просит. А разве ж она добрая! Вот дедушка Панчишин, тот и вправду добрый. И бабушка Панчишина. Они ужас как боятся скандалов, крика. «Лучше уступить, — говорят они, — только бы тихо-мирно было». И Анна Павловна, хоть и сердится на Раису Демидовну, тоже уступает — лишь бы тихо-мирно. А мой отец, когда Раиса Демидовна начинает кричать, смеётся, а она от этого ещё больше злится. Наверно, она была бы рада, если бы отец отвечал ей таким же громким криком, только бы не смеялся. Не любит она его смеха.

Но больше всех она не любит Лампадию Андреевну. Как увидит — сразу начинает к ней цепляться, придираться к каждой ерунде. Но Лампадия Андреевна редко выходит из комнаты в кухню, а у Раисы Демидовны терпения не хватает, так она станет у неё под дверью и орёт во всю глотку.

— Тунеядка! — кричит она. — До пенсии не дожила, а не работает. Я её выведу на чистую воду! Я напишу куда следует!

— Ну-ну, зачем же так? — не выдержал как-то дедушка Панчишин и укоризненно покачал головой. — Она одинокий человек, а вы…

— Потому и одинокая, что злая, никого не любит. Ведьма-одиночка, вот она кто!

С того дня Раиса Демидовна иначе не называет Лампадию Андреевну, как ведьма-одиночка. Мне это понравилось, и один раз, когда Лампадия Андреевна шла по коридору в свою комнату, я со смехом сказал отцу: «Ведьма-одиночка пошла». Но отец не стал смеяться:

— Дурачина ты, Ярослав.

— Почему дурачина? Разве Лампадия Андреевна не злая, как ведьма?

Отец задумался:

— Не знаю, злая она или добрая, но так называть человека не годится. И вот что я тебе ещё скажу: плохо, что мы ничего о ней не знаем, очень плохо…

Ну, ясное дело, я никогда не называю Лампадию Андреевну ведьмой-одиночкой громко, только про себя… Ведьма-одиночка — это интересно, это как-то даже таинственно, а мне всё таинственное нравится. А может, ночью, когда мы все спим, ведьма-одиночка выходит на кухню и колдует? Как это делается, я не знаю, а так хотелось бы узнать!