Лариса Письменная - Тысяча окон и один журавль

Мы обошли все этажи, все квартиры и комнаты. И на всё отец наводил луч-копьё и всё высветливал, как будто выжигал черноту. Она люто вопила и ревела, а всё же отступала от нас.

«Ты не устал, отец? Копьё такое тяжёлое!»

«Тяжёлое? Чепуха! Оно лёгкое как пушинка».

А он и вправду богатырь, мой отец. Богатырь, как Илья Муромец. Нет, не такой, на Илью Муромца он не похож. Он — Золотой богатырь! Недаром же у него золотые волосы.

Мы уже высветлили весь первый подъезд, все четыре квартиры последнего, девятого этажа, и тут я успел заметить, как что-то чёрное и косматое — у него не было ни ног, ни рук, ни головы — рванулось к лифту, и лифт быстро полетел вниз.

Я закричал:

«Отец! Чёрное Лихо удрало от нас!»

Мы со всех ног бросились вниз по лестнице, но как ни беги, лифт летит скорее, и мы не поймали Чёрное Лихо. Мы только прогнали его из первого подъезда, а всех подъездов в доме — три. Первый — освобождённый — светился и сверкал, два других — чернели, как сажа. Но мы уже знали, что нам делать.

Точно так же, как первый подъезд, мы принялись высветливать второй — с первого до самого девятого этажа. На девятом я стал сторожить во;; ле лифта, чтобы Чёрное Лихо опять не улизнуло. А отец, мой Золотой богатырь, высветливал квартиры. Только он высветлил последнюю, как у меня вдруг потемнело в глазах, будто меня засыпали землёй. Я кричал, звал отца, но он не слышал. Да что там — не слышал, он меня даже не видел. И только тогда, когда внизу грохнул лифт, я опять стал видимым. Отец кинулся ко мне и крепко обнял:

«Ярослав, и напугал же ты меня! Какое счастье, что тебя не убило Чёрное Лихо… Как бы я жил без тебя?»

Я понимал отца, потому что и сам не смог бы жить без него. Эго правда, мы не можем жить друг без друга. Но я понимал и то, что волноваться нам сейчас нельзя, а то мы можем ослабеть. А Чёрное Лихо как раз на это и надеется. Полезет на нас и копьё отнимет.

«Без паники, отец, — спокойно сказал я, хоть колени у меня дрожали, а в голове гудело, будто сотня шмелей. — У нас остался ещё последний подъезд, не будем терять времени».

Мы опрометью кинулись вниз по светлой лестнице, мимо светлых квартир, и увидели, что в самом деле чёрным остался только последний подъезд. Зато он был ещё чернее сажи и гудел, клокотал прямо как вулкан.

Отец нацелил на чёрную дверь последнего подъезда наш мощный луч-копьё. Но сколько он ни водил тем лучом, как ни резал черноту, дверь не светлела и не открывалась: видно, Чёрное Лихо собрало все силы, чтобы защитить себя от нас.

Тогда отец размахнулся и изо всех сил метнул копьё. Дверь затрещала и проломилась. А что было делать? Придётся потом поставить новую.

А Чёрное Лихо так завыло и загудело, будто началось землетрясение. Дедушка Панчишин говорил, что во время сильного землетрясения страшно гудит земля. Но Чёрное Лихо гудело ещё страшнее.

У отца уже дрожали руки, и сам он начал шататься.

«Ты устал, отец?»

«Немножко, Ярослав. Копьё становится всё тяжелее…»

Где там — немножко! Я видел, отец очень устал. Он тяжело дышал. Если не удержит копьё — всё пропало: нам не одолеть Чёрное Лихо.

«Давай будем держать копьё вдвоём».

«Ладно, сын. Стань впереди и подставь плечо».

Я подставил. Отец осторожно опустил мне на плечо самый кончик копья, так что впереди меня оказался только тонкий, острый луч. Ой-ой-ой… Я чуть не упал, все кости трещали, но я старался не показать, как мне тяжело. Разве отцу легче? Мы должны выстоять!

«Тебе очень тяжело, Ярослав?»

«Нет, не очень. Ну, пошли».

Мы оба шатались, а всё же шли. Нас душил чёрный воздух, шибал в нос противной вонью, мы почти оглохли от лютого рева Чёрного Лиха, а всё же шли. Опять высветливали каждый уголок на каждом этаже, поднимались всё выше и выше, пока не добрались до девятого этажа.

Тут чернота была такая плотная, как мёрзлый грунт в самые крепкие морозы. Я споткнулся и чуть не упал.

«Держись, Ярослав!» — крикнул мне отец.

А потом и он споткнулся, но удержался на ногах. Мы крошили копьём черноту, как мёрзлый грунт клин-бабой, дробили её на части, и Чёрное Лихо уже не ревело, оно визжало.

«Нам нельзя его выпустить, ни за что нельзя, а то влезет, проклятое, в другой дом, и люди в нём погибнут. Держись, сын!»

Я держался. Я изо всех сил держался, но сил было всё меньше. И вот наконец мы загнали его в дальний угол последней комнаты и загородили дорогу копьём, чтобы не убежало.

И тогда Чёрное Лихо испуганно заверещало. А мой отец, Золотой богатырь с суровым и мужественным лицом, вдруг расхохотался, а за ним и я. Ишь, визжит как паршивый поросёнок, знает, что теперь ему конец!

И тут я ясно увидел его: без рук, без ног, без головы, что-то поганое, похожее на огромный клубок чёрных гадюк. Оно отбивалось от нас, норовило ухватить своими гадюками за ноги. И уже обвило одной из них мою ногу. Я упал… Но отец, задыхаясь, напрягая последние силы, зажал в руках волшебное копьё — я ведь уже не мог ему помочь — и вонзил его прямёхонько в Чёрное Лихо.

Оно в последний раз взвизгнуло и исчезло, будто сквозь землю провалилось. Ни черноты, ни страшных гадюк не осталось и следа.

Моя нога сразу перестала болеть, кости больше не трещали. И дышать стало легче. Мы с отцом выпрямились, расправили плечи. А копьё становилось всё легче и легче, тоньше и тоньше — пока совсем не растаяло, как ледяная сосулька на солнце.

А дом, белый-белый, весь так и светился. Он был не похож на другие дома, он был — Солнечный. И тогда мы… тогда мы…

Я успел почувствовать, как отец стащил у меня с головы простыню, но что он сказал, не услышал…

Последний Могикан честно работал уже десятый день. Может, потому, что грунт на массиве лёгкий — второй группы, а может, ещё потому, что наш ученик Маруся хорошо присматривает за старичком. Всегда старательно очищает ковш от земли, следит за исправностью рычагов управления, вовремя заправляет двигатель горючим, смазывает все детали и насухо их протирает. Да, наша Маруся это не Семён-лежебока, и мы с отцом правильно сделали, что надумали взять её в ученики. Она ни разу не проспала, всегда приезжает на Весёлый раньше нас.

Да и я… Не хочется хвалиться, но я много помогаю Марусе. Что ни говори, она в первый раз работает на экскаваторе, а я, хоть и не кончал курсов, экскаватор знаю как свои пять. Потому что отец мне всегда всё показывал и объяснял. Был бы я хоть немного старше, мы бы с отцом и вдвоём управились. Но всё-таки с Марусей нам веселее работать. Она уже перестала краснеть от каждой шутки Ивана Ивановича или мастера участка. Мне, например, нравится, как она работает — весело и ловко. Она даже песни поёт, и я с ней пою, а отец смеётся:

— Ну-ну, давайте погромче, работа песню любит.