Шеннон Мессенджер - Полёт на единороге [litres]

Софи попыталась подыскать слова.

– Нельзя жить прошлым, – добавила Эдалин громким, решительным голосом. – Нужно отпускать боль – и произошедшее с Алденом это доказывает. Я попрошу гномов собрать все вещи, и потом мы сделаем из комнаты все, что захочешь.

– Может… эм… сначала обсудишь это с Грейди? – Софи знала, что Эдалин правильно рассуждает, но ей нужно было еще покопаться в вещах Джоли до того, как их уберут.

– Пожалуй, – согласилась Эдалин, позволяя Софи подвести ее к двери. – Но ты права насчет Вертины. Не стоит больше оставлять ее одну в мрачной комнате. Хочешь, я попрошу гномов перенести ее в твою комнату?

Софи едва сдержала стон.

Но надоедливая девчонка знала Джоли. Может, ей известно что-нибудь полезное.

– Конечно… только пусть поставят ее в углу.

Эдалин улыбнулась.

– Могу тебя понять. А потом давай как-нибудь повеселимся. Завтра начнется твой первый полный учебный год в Фоксфайре – надо это отметить. Завести какую-нибудь новую традицию. Хватит жить прошлым.

Софи постаралась улыбнуться в ответ – но было как-то неправильно праздновать начало учебного года, пока Алден был все еще безумен.

Но все же Эдалин была права. Жизнь должна продолжаться. Так что Софи поднялась в комнату, сложила письма Бранта в нижний ящик стола, переоделась из пыльной пижамы и весь день провела с Эдалин, поедая свежеиспеченный маллоумелт с заварными пирожными и играя с Игги, радующимся вниманию. Грейди пришел домой к ужину, и пусть и выглядел он устало, но с радостью присоединился к плану по заведению новых традиций. Он даже пообещал сводить Софи в Атлантиду, когда она захочет, и купить новую подвеску на браслет. Она давно уже не проводила время с таким удовольствием.

Но когда они уложили ее спать, Софи выбралась из постели и вытащила письма Бранта вместе с дневником памяти. И уже хотела было достать банку лунного света, как поняла, что прятаться нет смысла. Она щелкнула пальцами, заполняя комнату светом, и забралась под одеяло. Игги свернулся рядом, и она потрепала его по все еще розовой шерстке, раскрывая первое письмо.

«Моя милая Джоли», – так оно начиналось, а дальше следовало самое приторное любовное послание в мире. Софи быстро его просмотрела – было как-то странно читать настолько личные вещи – и взяла следующее, которое оказалось еще приторнее. Как и следующее. Видимо, Брант очень скучал по своей девушке, пока та жила в изоляции башен элиты – хотя странно, что его с ней не было. Он был старше Джоли?

В следующем письме оказалась сентиментальная поэма о любви, и Софи уже готова была бросить читать всю стопку. Но следующее письмо оказалось тяжелее других, и когда она его открыла, на колени упала небольшая фотография.

Она судорожно вздохнула при виде счастливой пары до того, как их жизни разрушил пожар. Джоли выглядела точь-в-точь как в видении Прентиса – значит, он был знаком с ней. А Брант без шрама был похож на рок-звезду вплоть до растрепанных волос и хитрой ухмылки.

На Джоли был серебряный плащ с брошью в форме единорога, скрепляющей ткань у плеча, значит, фото было сделано во время ее обучения на последнем, восьмом курсе. Единорог был их талисманом.

То есть всего за несколько месяцев до ее смерти. Или даже за несколько недель.

На Бранте была зеленая туника с черной полосой, пересекающей грудь, и гербом у сердца: на синем фоне располагался красный треугольник, перечеркнутый крестом из серых полос. Символ показался знакомым, но у Софи не получалось вспомнить, чем именно.

Она закрыла глаза, сосредоточиваясь на расплывчатом воспоминании. Синий рукав с похожим символом, но другого цвета. Кроме этой короткой вспышки, она ничего не вспомнила. Как будто остальное воспоминание где-то затерялось.

Или его стерли.

Она выронила фотографию и спешно раскрыла дневник памяти, проецируя расплывчатое изображение, пока оно не ускользнуло. И пока она на него смотрела, в голове всплыло еще одно туманное воспоминание.

Вьющиеся волнистые линии, тянущиеся по краю ярко-розовой страницы.

Она узнала свой старый дневник, который вела в детстве, пока он ей не наскучил. Она помнила, что писала туда только про то, как раздражает ее сестра. Но, может, было еще что-то?

Она покопалась в воспоминании, пытаясь сфокусировать изображение, и перенесла его на новую страницу. Картинка была тусклой и нечеткой, но она разглядела сверкающий край розовой книжки и слегка завивающиеся закорючки, написанные на полях. Она не помнила, как их писала, и прочитать расплывчатый текст не получалось. Но одну важную деталь Софи разобрала.

Это были эльфийские руны.

Дневник памяти упал на пол, когда Софи кинулась к книжным полкам, шепотом повторяя: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Она осмотрела ряды книг, но не обнаружила сверкающей розовой книжечки.

Она кинулась к столу и принялась рыться в ящиках.

– Что происходит? – спросил Сандор, врываясь в комнату, – но Софи уже бежала к шкафу и не ответила.

Она отпихнула в сторону обувь и раскопала кучку мятых джинсов и футболок, о которых давно уже забыла. Но нужен ей был лежащий под ними фиолетовый холщовый рюкзак. На вес он казался пустым, но она все равно обшарила все закрытые карманы. Нашлись только несколько мятых фантиков и сломанный карандаш.

Она опустилась на пол, массируя виски и пытаясь рассуждать. Она помнила, как взбежала по лестнице тесного дома родителей, пронеслась по коридору и заперлась в комнате, чтобы собраться. Она взяла с собой только рюкзак, посчитав, что большей части вещей не было места в ее новой жизни.

– Ну пожалуйста, – снова прошептала Софи, пробегая по мысленному списку вещей, которые она кидала в сумку. Футболки, штаны, носки и нижнее белье на несколько дней. Альбом, сделанный вместе с мамой и полный старых семейных фотографий. Плеер. И…

И все.

Через несколько минут Фитц вернулся и забрал ее Эллу. Но давно забытый дневник она оставила там, куда запихала его много лет назад – в шкафчике старого стола под стопкой учебников.

– Мисс Фостер, – произнес Сандор, вытягивая ее из хоровода мыслей. – Вы в порядке?

– Да, – пробормотала она, пытаясь говорить без раздражения. – Все нормально.

Она соврала. Нормально не было даже близко.

Она оставила, наверное, самую важную подсказку, способную привести к «Черному лебедю» – способную дать понять, кто же она сама.

И ей надо было придумать, как ее вернуть.

– А этот цвет тебе идет, – сказала Вертина, когда Софи закрепила брошь в виде мастодонта на дурацком полуплаще своей униформы.

Она хмуро поглядела на свое отражение.

– Серьезно? Я разве не похожа на гнилой апельсин?

– Да, похожа. Но цвет хотя бы почти подходит твоим ненормальным глазам.