Юрий Стрижевский - Повесть о мужестве

запела Дуся, как показалось Николаю, немного грустнее, чем обычно поется эта песня. Кончив петь, Дуся легко спрыгнула с эстрады и подошла к Николаю.

После концерта за товарищеским ужином они сидели рядом, и Дуся рассказывала ему, что Кит тоже где-то здесь — кажется, на Карельском перешейке, командует батареей. Дядя Петя перешел на новую работу в ЦК партии.

Ранней весной, вскоре после Женского дня, Аня встречала Николая на родном аэродроме. В который раз и надолго ли?

Февраль — месяц нелетный. Низко висит над Ростовом серое, словно задымленное, небо. Холодный колючий ветер кружит над аэродромом мириады снежинок. Они слепят глаза, лезут за воротник. Летчики ходят хмурые, недовольные. К утру самолеты заносит так, что без лопаты к ним и не подобраться.

К радости Ани и маленького Виктора, из-за вынужденного безделья Николай довольно много времени проводит дома. Вечерами отец и сын сидят за изготовлением самолетиков для Витькиного «аэродрома». Там уже стоит «ТБ-3», отделанный настолько тщательно, что его вполне можно было бы использовать как учебное пособие; рядом — тренировочный «У-2», сделанный самим Виктором. Теперь они заканчивают скоростной бомбардировщик «СБ».

«Вот оно, будущее советской авиации», — думает Николай, глядя на почти готовую модель моноплана с современными «зализанными» формами и на мальчика, уже в те годы решившего стать военным летчиком.

Уложив сына, Николай обычно садился за стол и подолгу готовился к классным занятиям с молодыми пилотами. Иногда к нему «на огонек» заглядывали друзья: то сосед по квартире Костя Иванов, с которым Николай до поздней ночи сражался за шахматной доской, то живший на той же площадке Замбулидзе с женой и дочкой, то Тимофеевы. А если приходил Федот, в квартире долго звучал баян.

Однажды поздно вечером, когда Гастелло уже никого не ждали, раздался звонок. Николай открыл дверь — на пороге стоял сам командир полка.

— Зашел навестить вас с Анной Петровной, — сказал он, сбрасывая шинель.

— Милости просим, товарищ майор, — обрадовался Николай. — Чайку?

— Можно и чайку, — согласился Иван Васильевич.

Пока Аня приготовляла чай, разговор у мужчин шел о текущих делах. Николай понимал, что командир пришел неспроста, но ни о чем не спрашивал, ждал, когда тот заговорит сам. А майор не торопился и, только лишь отхлебнув из стакана глоток крепкого чая, проговорил, вздохнув:

— Посоветоваться я с вами пришел, Николай Францевич. Обстановку, которая сейчас сложилась в Европе, надеюсь, вы хорошо понимаете. Не мне вам о ней рассказывать. (Николай кивнул головой.) Понимаете и почему у нас сейчас забирают лучших, обстрелянных летчиков. Эшелоны на станциях тоже, вы наверно заметили, не детскими колясками нагружены. — Иван Васильевич отодвинул стакан, достал пачку «Беломора» и, выпустив струйку дыма, продолжал: — Как это все называется, знаете?

— Перегруппировкой, — неуверенно сказал Николай.

— Вот именно, голубчик, пе-ре-груп-пировкой, и к тому же на запад, — раздельно выговорил майор. — Да еще и в общегосударственном масштабе. А такое ни с того ни с сего затевать не будут. Воевать нам придется, Николай Францевич, и, видимо, скоро.

— Ну что вы, Иван Васильевич, — горячо возразила Аня. — Я вчера в городе была — так все хорошо, спокойно. Вот и в газетах недавно писали…

— Эх, Анна Петровна, Анна Петровна, — перебил ее майор, — мы люди военные, нам положено дальше своего носа видеть. Но я к вам не спорить пришел. — Майор потушил папироску и тут же закурил другую. — Приказ я получил об отчислении Николая Францевича.

— Куда? — не удержался и спросил Николай.

— На запад. С наших «ТБ» на новые машины переучиваться. Вот и хотел я спросить, кто же с молодыми-то летчиками работать будет, если вы уедете. Может, войти мне с ходатайством в округ, чтобы вас дома оставили?

Николай задумался.

— Мне кажется, товарищ майор… — начал он.

— Нет, нет, — прервал его Иван Васильевич, — подумайте, посоветуйтесь, а завтра утром доложите мне. Хорошо?

Проводив начальника, Николай прошел в комнату, где стояла кроватка Виктора. Мальчик лежал с открытыми глазами.

— Я все слышал, папа, — сказал он. — Мы останемся?

— Нет, сынок, — тихо ответил Николай, — там мы нужнее. А ты спи, а то мама сердиться будет.

Так уж ведется в авиации: рано или поздно каждому летчику приходится пересаживаться в кабину нового, более совершенного самолета. Не так это просто — пересесть в другую кабину. Летчик, даже сменив свой самолет на другой той же серии, и то первое время чувствует себя непривычно, так как нет двух машин абсолютно схожих друг с другом характером. А на новой конструкции все надо начинать сначала: и скорость и пилотирование иные; надо приглядеться к новым приборам и, наконец, придется встретиться со множеством мелочей, которые необходимо не только запомнить, а сжиться с ними так, словно они являются частью тебя самого.

Николаю приходилось видеть дальние бомбардировщики «ДБ-3» и в жаркой монгольской степи, и в морозном небе Финляндии. Он с завистью смотрел им вслед, когда они легко, словно играючи, обгоняли его «ТБ» и уходили вдаль. Одинаково красивые и в небе и на земле, с плавными, закругленными формами, они имели по два мощных мотора, металлические воздушные винты, убирающиеся шасси. После привычных тихоходов полет этих машин казался Николаю неодолимым грохочущим шквалом, перед которым не сможет устоять никакая вражеская техника. Самолеты эти были последним достижением советской авиационной промышленности, знаменующим собой новый взлет отечественной конструкторской мысли.

И вот ему, Николаю Гастелло, доверили эскадрилью этих новых бомбардировщиков. Снова садиться ему за учебники, «наставления», тренироваться на земле и в небе, учиться и учить других.

Легкий мартовский морозец схватил лужи, и тонкий ледок похрустывал под сапогами, когда Гастелло в первый раз подошел к самолету, на котором ему теперь предстояло летать. Возле самолета возился механик в короткой летной куртке с голубыми петлицами. Николай обошел машину кругом, осмотрел рули, элероны, триммеры, влез в кабину, осторожно попробовал управление.

— Что вы с ним так деликатно, товарищ капитан? Машина прочная, — с улыбкой заметил механик.

— А Чкалов, между прочим, товарищ воентехник, советовал с самолетом на «вы» разговаривать, — ответил Николай. — Я этого совета твердо придерживаюсь и вам рекомендую. А кроме того, — улыбнулся он, — я сам слесарь, и добрые люди учили меня в свое время сначала внимательно посмотреть, а потом уж руками трогать.