Раджаб Амонов - Весна в краю родников

Бабушка горько усмехнулась и произнесла:

— Уразу соблюдать — нужно лишь терпение, намазы — время. Терпеть-то я привыкла, голод перенести могу.

А по-моему, тяжелее всего голодать. Я из-за уразы это уже испытал. Представляете себе, целый день быть голодным, не брать в рот ничего. Даже воды глотнуть нельзя. Наешься как следует в полночь и терпи до следующего вечера!

С утра еще ничего, удается отгонять мысли о еде. К полудню уже делается невмоготу. Мне начинало казаться, что внутри у меня холодный ком. К вечеру я двигался неохотно, ни в какую игру меня не затащишь. Разговаривать ни с кем тоже не хотелось, потому что уши не улавливали слов, тоже не хотели ничего делать. Я отправлялся к мечети и топтался в ожидании, когда же наконец муэдзин взберется на минарет. Стоило ему только показаться, как я со всех ног мчался домой разговляться.

Правда, ничего я на этой поспешности не выгадывал. Приступать к разговленью полагалось не спеша. Сначала надо было произнести молитвенные слова. Потом неторопливо выпить два глотка воды. Лишь после этого я хватал трясущимися руками еду. Ох и ел же я! Уже и проглотить ничего не могу, а все ем и ем. Живот становился тугим как барабан, даже больно притронуться.

После этого поиграть бы с мальчишками… Но сытого сразу клонило в сон. Мы с бабушкой рано укладывались в постель.

В полночь с минарета мечети Намазго́х доносился продолжительный барабанный бой, пробуждая от сна. Бабушка зажигала лампу, умывалась, кипятила «белый чай» — ширчай, подогревала еду. Сейчас надо было поесть как следует, чтобы затем поспать и терпеть без еды весь предстоящий день. Но я все еще был сыт после неумеренного ужина, да и сон морил меня. Едва прикоснувшись к еде, я ронял голову на подушку.

Бабушке приходилось хуже. Ведь ей надо без конца работать, а силы быстро убывали. Первые дни уразы она еще бодрилась, но потом сникала и после полудня старалась обычно побольше лежать. Это был неспокойный отдых. Бабушка переживала, что ее безделье наносит нашему дому ущерб.

Говоря о своей уразе, я рассказываю уже о том времени, когда начал учиться в школе. Хуже всего было то, что уроки моего класса во вторую смену, как раз тогда, когда труднее терпеть голод. Попробуй-ка пять часов подряд заниматься на голодный желудок… Учитель видел наши мучения и не раз пробовал втолковать нам, что соблюдение религиозного поста вредно для здоровья, придумано оно духовенством ради своей корысти. Но разве могли дойти до нас эти умные слова, если дома старшие соблюдают уразу и строго наставляют нас?

Однажды в класс учитель вошел вместе с директором. Учитель держал в руках полный графин с водой; на столике он расставил несколько граненых стаканов.

— Ну, кто из вас соблюдает уразу? — спросил директор, совсем не сердито оглядев класс.

Косясь друг на друга краешком глаза, мы все молчали. В классе стояла мертвая тишина.

— Ясно, никто, — улыбнулся директор и неожиданно спросил; — Тогда пусть поднимет руку тот, кто не постится!

Руку не поднял никто. Директор и учитель расхохотались. Нам тоже было смешно, что они нас так ловко поймали на неправде.

В этот веселый миг директор сделал знак учителю и объявил:

— Начнем разговляться, друзья! Подходите, стаканы полны!

Никто не шевельнулся. Мы растерялись. Здесь нам прикажут разговеться, а что будет дома? Достанется!

Кто-то из мальчишек нашелся и крикнул с места директору:

— Вы сначала сами выпейте! Ага?

Директор и учитель переглянулись с улыбкой, взяли стаканы с водой и… выпили у нас на глазах!

— Ну, а теперь вы, — сказал нам директор. — Давайте уж на честность!

Почти никто не отказался пригубить из стакана. Уразу нарушил чуть ли не весь класс. И никому не было страшно. Хорошо прошел этот урок, учитель порадовался нашему поведению и ответам у доски.

Но во время переменки некоторых из нас, грешников, взяло сомнение. Одни без конца бегали к бачку с водой, спеша напиться, другие терзались мыслью о том, что же теперь будет. Если бог и не покарает за грех, то покарают родители. Может быть, лучше не признаваться и продолжать голодать? Кто-то из мальчишек храбрился и утверждал, что весь грех должен пасть на голову директора и учителя, а мы будем есть сколько хотим.

Мне не хотелось огорчать бабушку, но и врать я ей не привык, она не переносила вранья. Я признался ей, что нарушил уразу. Вместе с целым классом.

Вот не ожидал, что она отнесется к этому так спокойно. Чуть заметно усмехнулась — и все.

— Скажи, а тот, кто не сдержал уразу, не становится грешником? — вспомнил я опасения мальчишек.

Бабушка ткнула мою голову к пиале-косе с супом, рассмеялась и сказала:

— Ешь, грешник, пока не остыло…

Летом нам, ребятишкам, и горя было мало, а зимой приходилось туго. В своей худой одежонке я часто мерз, ноги в ненадежных галошах промокали, потому что туда набивался снег.

Иной раз и на улицу не хотелось выходить, но разве усидишь? Ведь дома скучно. А кроме того, и заботы разные гнали из дому: то надо дрова из сарайчика принести, то снег расчистить, то идти продавать козье молоко. Когда подрос, началась школа. Уроки не пропустишь. К тому времени я и к конькам пристрастился, на лед бежал в любой холод. Так что зимой радости тоже были.

Возвращался я домой с мороза иногда такой онемевший и окоченевший от холода, что тепло сандала не доставляло удовольствия: ноги и руки не испытывали приятной неги, ныли.

Зимние вечера были для меня самыми лучшими часами. Какое это неописуемое наслаждение — забраться под широкое, сложенное вдвое одеяло и угреться под ним. Холод проникает сквозь дверные и оконные щели, а тебе под толщей одеяла не страшно, блаженство разливается по телу.

Особенно умиротворенно и уютно чувствуешь себя, когда погружаешься в сон под неторопливый говор взрослых или слушаешь сказки, которыми «угощает» на ночь нас, ребятишек, кто-нибудь из гостящих в нашем доме родственниц.

Сама моя бабушка сказок не рассказывала. Больше всего я наслушался их зимними вечерами в доме своего дяди Хазраткула, когда оставался там ночевать. Нет, не дядя рассказывал нам волшебные истории, а его жена.

Не я один, но и другие ребятишки из нашей родни норовили остаться на ночлег в доме дяди Хазраткула, чтобы услышать новую сказку или самую любимую из старых.

Упрашивать тетю нам не приходилось. Как только мы, слушатели, уляжемся, она подоткнет нам одеяло и начинает немного нараспев повествование о похождениях сказочных героев. Какая же она удивительная мастерица была! Как умела менять свой благозвучный, приятный голос! Когда тетя передавала речь злодеев или хищных зверей, говор ее становился хриплым, грубым. Когда речь шла о какой-нибудь страшной тайне, тетя переходила на такой завораживающий шепот, что все мы невольно поднимали головы с подушки и в страхе вглядывались во тьму комнаты расширенными глазами. А хорошие герои говорили у тети так проникновенно, что наши сердца дрожали от сочувствия к ним.