Юрий Сальников - Человек, помоги себе

За последнее время я часто лежу так — в ночной тиши, таращась на потолок, по которому бродят смутные желтые блики уличных фонарей. И думаю, думаю. Вот и сейчас — не в силах заснуть взбаламученная Ларискиными словами.

Долго шептались мы с ней, забравшись в постель и прикрыв дверь, чтобы ни единого словечка не донеслось до моих родителей.

Постаралась об этом я, потому что с того мгновения, как пригласила Ларису к нам переночевать, держала в голове этот план — уединиться с ней и поговорить обо всем, о самом для нас важном и сокровенном. Мне лично это было просто необходимо — я не отдавала еще себе отчета, почему именно, но твердо знала — начну первая ее расспрашивать, едва наступит подходящий момент. И как это будет, тоже не ведала, но ждала, когда же наконец мы останемся одни.

Только мама и папа, будто нарочно, не спешили оставить нас, а охотно сидели с нами за столом после ужина, говорили о Ларисиных делах. Особенно мама.

Когда мы вошли, она, увидев Ларису, обрадовалась: «Давненько ты у нас не была! Проходи. Как настроение? Хочешь работать, слышала? А как же со школой?» — Она забросала Ларису вопросами, из которых стало ясно, что источником ее информации о Ларисиной жизни, кроме меня, был еще кто-то. Скорее всего — Леонид Петрович. Телефонная связь делала свое дело. В этом убедило меня и мамино обращение ко мне: — А ты, значит, все-таки разыскала Ларису? Звонил Марат, сказал — вы вместе ходили. А еще Роза звонила — хотела тебе что-то сообщить о сборе у третьеклассников. Итак, с этой подозрительной компанией ты покончила? — снова переключилась мама на Ларису и, пока мы ужинали, да и после того, как убрали со стола посуду и уселись перед телевизором, не переставала интересоваться ее делами, и давала советы.

Папа сдержанно поддакивал, Лариса вежливо и так же сдержанно отвечала на вопросы, а я молчала. Меня раздражали мамины расспросы и еще сильнее ее советы, которые почти все были невпопад. «Да, да, так и надо, рви дружбу с Диной», — говорила мама поучительным тоном, но с Динкой-то рвать Лариса как раз и не собиралась. «А дома разберись как следует». Этот совет был похож на тот, что давал Леонид Петрович, но о всех сложных Ларисиных отношениях с мамулей моя мама понятия не имела, поэтому и эти ее слова тоже звучали как-то невпопад. Потом, не помню уж из-за чего, упомянула она Буркова. И сказала о нем, что он очень авторитетный в классе. А какой уж сейчас у него авторитет?

Я рассердилась и, вставая, резко сказала:

— Ну, хватит нам лясы точить, спать пойдем.

Мама взглянула на меня удивленно, папа тоже. Да и Лариса удивилась, когда мы остались одни:

— Ты что так?

— Да надоело, — сказала я все еще не в состоянии перебороть своего раздражения. — Ничего толком не знают, а судить обо всем берутся да на свой аршин мерят. «Твой отец и мать в твое время…»

Лариса возразила:

— Нет, они у тебя хорошие. Свое не навязывают.

Хорошие — сама знаю. А — «не навязывают»? Наверное, Лариса сказала так, сравнив их с собственной мамулей.

Но может, и правда не знаю я, как другие родители навязывают детям свое мнение, вот и придираюсь? А мои-то — деликатно помогают, стремясь приобщиться к жизни дочки — им ведь так хочется быть для нее настоящими друзьями! Это папины слова о маме, но они касаются и его.

Вот и волнуются и за меня, и за Ларису, «обмозговывают» вместе с нами, а если и путаются в чем-то и невпопад советуют, так не потому ли, что знают-то про вас все наполовину, а то и того меньше — всего-то я им сама не говорю, держу на полуголодном пайке беглой информации — между супом и вторым блюдом за обедом или между телепередачами, сообщаю обрывки новостей, а когда пытаются они что-то извлечь из этих скудных сведений, чтобы разобраться, мы же обижаемся — дескать, все не так и ничего они не понимают, лучше им никогда ни о чем не рассказывать. Сами мы во всем виноваты, а взрослых обвиняем.

Нет, я не думала так в тот момент — это я сейчас лежу и размышляю: после того как поговорила с Ларисой, и мне стало стыдно. И жалко родителей. Ведь если быть честной до конца, надо признаться — не терпелось поскорее уединиться с Ларисой, мама же со своими советами мешала, и выходит, даже не то, о чем она говорила — впопад или невпопад, — а сама беседа ее была мне в тягость, я и не сдержалась, оборвала.

Почему же я думаю сейчас об этом? Разговор-то с Ларисой шел у меня про любовь…

Я сразу решила, что поговорю с ней, когда она неожиданно спросила у меня: «А тебе еще нравится Бурков?» Я ничего тогда не ответила, а поделиться хотелось. И теперь, едва мы забрались под одеяло, я погасила свет и, придвинувшись поближе, сказала шепотом:

— А у меня есть секрет.

— Какой? — спросила она так же шепотом. Я не знала, как начать про Буркова, и она подтолкнула меня локтем: — Говори.

Я спросила:

— Динка, что ли, замуж выходила?

— Да, — зашептала Лариса, не удивившись, что я вдруг заговорила о Дине. — Да, неладно у нее получилось. Уехал он, бросил ее. Они же не расписывались, ей тогда и семнадцати не было.

— Какой же это «замуж»? — сказала я.

— Конечно, — согласилась Лариса. — Без свадьбы. Но мать-то ее знала. Из-за матери все и заварилось.

— Почему?

— Ну, говорила тебе — безвольная она, тряпка, от Динкиного отца беспутного отстать не может и всех из-за того мучает. Дина с десяти лет из дома бегала — милиция ловила, а она опять убегала. Мишка такой же растет. А когда Дина встретила этого, ну, своего, матери сказала, а та вроде и обрадовалась, что от нее избавится, — иди, мол. Вот она и пошла.

— Глупо.

— Конечно. Только она смеется.

— Кто?

— Дина. Говорит — жизнь ничтяк и все трын-трава. Главное — свобода. Не теряться. У нее, знаешь, сколько поклонников? Сегодня один, завтра другой.

— Что же в этом хорошего?

— А весело!

— Ох, Ларка! — Меня снова охватило беспокойство, как дома у Ларисы, когда она так же легкомысленно, бездумно говорила про веселье и свободу, которая никому не мешает. — Сегодня один, завтра другой. Разве это любовь?

— А любви вообще нет, — отрезала она.

Еще лучше! Не хватает, чтобы она повторила распространенную глупость, будто любовь выдумывают лишь писатели в книгах. И она повторила:

— Про любовь только в кино показывают.

— Это тоже Динка говорит?

— Так все говорят. Вот и мамуля.

— Мамуля?

— Ну! Сколько помню: как увидит в кино — рукой машет, чепуха, говорит, один обман. Главное — за солидным устроиться.

— Главное — устроиться, главное — свобода. А сама-то ты думаешь? Если нет любви, что есть?

— А одна фантазия. Понимаешь, вот познакомилась ты на танцах с мальчишкой. Первый раз его увидела и даже, как зовут, не знаешь. А он тебе понравился. И пошли вы домой. Ну, провожает он тебя. И вдруг — целовать начал. А ты и не возражаешь. Потому что тебе приятно. Ведь приятно? Было у тебя хоть раз так?