Юрий Сальников - Человек, помоги себе

Далекая мыслями от наших классных забот, влетела я в кабинет истории за несколько минут до звонка. И сразу попала в обычный многоголосый хаос. Сухощавый Гена Землюков, стоя у доски, что-то доказывал сидящему за своей партой у стенки Илье Шумейко. Вика, окруженная девочками, разговаривала с Зинухой, а Николай Бурков в другом углу — с Кирой Строковой. Ясенев же на «Камчатке» без видимого смысла громыхал крышкой парты. Вдобавок ко всему за моей спиной раздался Маратов голос:

— Внимание, внимание, граждане! — Комсорг вошел за мной по пятам, потрясая какой-то бумаженцией. — Телеграмма девятому «А»! — Все притихли, и он прочитал: — «Дорогие ребята! Получил отпуск. Скоро увидимся. Еду. Привет Анне Алексеевне. Валерий Заморыш».

— Ура! — завопил Ясенев, опять громыхая крышкой.

Разноголосый гам вспыхнул с новой силой.

Марат подошел ко мне, протянул телеграмму.

— Видала, Ольга-джан? Пока ты раскачивалась писать ему, сам едет. Ну, а с Нечаевой — выяснила?

Я не успела ответить, вошел Владимир Семенович. Мы быстренько растасовались по местам. И когда уже усаживались, дверь распахнулась — появилась вечно опаздывающая Розка-белобока, красная, запыхавшаяся и словно чем-то ошарашенная. Она попросила у учителя разрешения сесть и стремительно покатилась по классу, вызвав общий смех. Только на этот раз она не ответила смехом же и не махнула рукой, приветствуя девочек, а, уставив глаза в мою спину, застыла неподвижно.

— Ты что? — шепнула я. Она посмотрела на меня странно — не то испуганно, не то растерянно, и ничего не ответила. — Заболела? — опять шепнула я. Она помотала головой.

Я подсунула ей Заморышеву телеграмму. Она прочитала равнодушно и даже не пошевелилась. Поразительно. Заводную Розку и не растормошила такая новость.

Но едва кончилась история, Белобока зашепталась с Зинухой. Стоя в ряду между партами, они обе принялись разглядывать что-то, упрятанное в Розкином портфеле. Я уже двинулась из класса, когда услышала истошный Розкин крик: «Отдай!» Омега-Ясенев скакал по нартам, размахивая над головой какой-то фотокарточкой. Он выхватил ее у Розы, проходя мимо, и даже не успел еще взглянуть — его перехватил Илья Шумейко. Роза с Зинухой верещали: «Дураки, отдайте!» И вдруг Шумейко замер.

Посмотрел на фотографию и замер, тоже очень странно уставившись на меня. А Гена Землюков вырвал квадратик плотной бумаги у него, тоже взглянул и… Теперь вид ошарашенный был у него.

Я подскочила к нему, желая помочь девчонкам отобрать фотокарточку. И сцапала Землюкова за руку. Карточка оказалась у меня, я поднесла ее к глазам…

Если бы я знала, что увижу! Если бы вообще можно было предугадать, что ждет тебя в следующее мгновение жизни!

На фото была я. Но в каком виде? Бесстыдно развалившаяся на тахте, закинув руку за голову, улыбающаяся и… почти голая.

— Что это? — вскрикнула я. Откуда? — Роза что-то залепетала непонятное, или я уже ничего не могла понять и услышать, на меня в этот миг словно спустилась черная пелена — я оглохла, ослепла и перестала дышать, но сразу очнулась и бросилась вон из класса, побежала по коридору, но тут же остановилась, пригвожденная к полу мыслью: «Это же не я, не я!» Я никогда и нигде не лежала на тахте в таком виде, тем более развалившись перед наглым фотографом. И новая мысль пронзила меня: «Это — Динка!» Я вспомнила, как фотографировал ее у Ларисы Сирота. Да, да, тогда ночью, во время их кутежа.

Отойдя в уголок, хоронясь от всех, чувствуя, как трясутся руки, я снова поднесла карточку к глазам — мое лицо, моя улыбка, мой сияющий безмятежный взгляд, но… Динкины руки, Динкино тело. Искусный монтаж. Подделка. Фотофальшивка!

Затуманенным взглядом обвела я неумолчное школьное столпотворение и рванулась назад, в класс, но никого из своих уже не застала — все ушли в кабинет химии. Немедленно туда! Узнать у Розки, как попала к ней эта дурацкая страшная фальшивка и доказать, что это не я!

И опять остановилась — но как докажешь? Пустить фальшивку по рукам? Уже и без того не слишком ли долго была она в чужих руках?

— Ольга-джан! — навстречу мне шел Марат.

Я представила себе, как сейчас комсорг или кто-нибудь еще из ребят начнет придирчиво рассматривать фотокарточку и при этом непременно мысленно раздевать меня, чтобы проверить, я это или не я… Нет, нет, такой позор!

Не в силах больше ничего объяснять, я крикнула подошедшему Марату: «Это не я, не я!» Он даже остолбенел, должно быть, вообще еще ничего не знал и не помял. А я побежала от него прочь, с этажа вниз, в раздевалку, схватила пальто и выскочила на улицу, разгоряченная, еле переводя дыхание, и пошла, не думая, куда иду, пока не поняла — иду к Ларисе. Только ее же нет дома. Я повернула к колхозному рынку, шла и вслух твердила: «Сирота! Сирота! Это он!» Это дело его рук — поняла я в тот самый миг, когда догадалась, что передо мной фотофальшивка.

— Сирота! — воскликнула и Лариса, едва взглянула на карточку. — Вот подлец!

Я разыскала Ларису легко — «Галантерея» в ряду промтоварных киосков, и сразу же она отпросилась у толстой женщины, к которой приставлена ученицей: женщина отпустила ее со мной, и мы пошли вместе — не сговариваясь, пошли так, будто заранее было понятно, что надо идти и выяснять про фальшивку до конца, и не мне одной, а именно нам вместе. Лариса шла рядом и все время возмущалась: «Вот подлец!» И вдруг остановилась на тротуаре.

— Послушай! А как фотография очутилась у Розки? — Ей пришел в голову этот вопрос, как и мне, но я не знала, что ответить, она же сама заявила: — Подкинул, конечно, подкинул!

Я плохо понимала, куда мы идем и где сейчас искать Сироту, ведь их притончик в кинотеатре «Луч» ликвидирован, а если прямо домой к нему, надо ехать на трамвае. Но Лариса шла уверенно, и привела меня к Динкиному магазину. Только Дины на месте не оказалось. Одна из девушек-продавщиц крикнула другой, высокой и степенной: «Надя, тут про Черпакову спрашивают». Степенная завсекцией подошла и недовольным тоном сказала, что Черпакова вообще обнаглела — вчера ей дали отгул, а она и сегодня не явилась на работу.

— Пойдем, — хмуро сказала мне Лариса. Кому приятно выслушивать выговор за подругу?

И мы сели в трамвай. Я решила: теперь-то уж едем к Сироте. Но и на этот раз ошиблась.

Лариса привела меня к калитке на тихой улочке, мы вошли в длинный двор, где было множество квартир, а в самой глубине двора деревянная пристройка к беленой стене, желтая дверь, кирпичный порожек и одно оконце, подслеповатое, задернутое белой занавеской. Лариса постучала, занавеска на окне дрогнула, приподнялась, на нас глянула древняя старушка. Лариса махнула рукой: «Откройте». Старушкино лицо скрылось, и где-то хлопнула дверь.