Николай Морозов - Юта

- Давай, Мушка, прокати! Только потихоньку. - Юта пошлёпала козу по холке. - Ну прошу тебя, Мушка!

Мушка подняла голову и вдруг засеменила по лугу.

Юта припала к козьей шее и ухватилась за неё.

Коза убыстрила шаги.

Юта, растерявшись, отчаянно заколотила ногами по бокам козы и испуганно заговорила:

- Тихо, Мушка, тихо… Ой, куда же ты? Стой!.. Стой!..

Но на козу словно рой жгучих ос напал: помотав на ходу головой, она очумело шарахнулась к реке; перед зарослями орешника, которым был покрыт берег, она резко повернула назад и, выставив, как бодливый бык, вперёд голову, бросилась к стоговищу. Юта больше не пыталась остановить козу. Вцепившись руками в её шею, а ногами в бока, она напрягала все силы, чтобы только не упасть.

Когда до стоговища оставалось несколько шагов, Юта подумала: «Сейчас остановится. Не кидаться же ей на загородку», - но перед самой загородкой Юта невольно закрыла глаза. И вдруг что-то больно ударило её по рукам и ногам, а через мгновение она почувствовала, что лежит на траве. От испуга - не увидел бы кто! - она сразу же вскочила, поправила сбившиеся волосы, отряхнула платье и посмотрела на стоговище. К её немалому удивлению, Мушка мирно пощипывала траву за загородкой и косила на неё глазом. В одном месте сучки на нижней и на верхней жёрдочках загородки словно обросли чёрной козьей шерстью…

- Всё равно научусь! Вот! - Юта показала козе кончик языка и потёрла ушибленные места ладонью.

Третий день её жгли февральские морозы.

Позади осталось пятьдесят километров нелёгкого пути.

Пробиралась она от деревни к деревне, от станции к станции заснеженными дорогами и дорожками, а то и просто по беспутью - лесами да полями, избегая встреч с немецкими солдатами. Когда переносить лютую стужу становилось невмоготу, заходила в крайний дом, просилась погреться; добрые хозяева поили её горячим чаем с горьковатыми от мякины лепёшками или с картофельными оладьями.

Так дошла она до нужной деревни. Спросила у встречного, где живёт Николай Алексеевич Воронов.

Устало поднявшись на крыльцо, она вытащила иззябшие руки в варежках из карманов рыжей овчинной шубейки и, стряхнув голиком снег с подшитых войлоком валенок, осторожно постучала в дверь…

А Юта так увлеклась «Оводом», что только повторный стук в дверь оторвал её от книги.

Несколько дней Юта, простуженная, сидела дома. Собственно говоря, она не чувствовала себя больной, но домашние запретили ей выходить на улицу; Николай Алексеевич предусмотрительно отобрал у неё пропуск, чтобы не вздумала пойти на завод, а Варвара Васильевна вчера принесла книгу. «Ты на бюллетене. Должна строго соблюдать режим, - сказала она. - Чтоб не было скучно, вот тебе книга. Павел Петрович дарит». Они знали, какую книгу подарить! От «Овода» не очень-то убежишь! И всё-таки на завод тянуло - хотелось взглянуть на Волну, потрепать её по шее, дать сухарь, ещё позавчера спрятанный в карман шаровар…

Наскоро обвязав шею шарфом и накинув на плечи телогрейку, Юта выскочила в сени.

- Кто там?

Теперь при стуке в любой дом задают один и тот же вопрос.

- Я. Можно к вам?.. - нерешительно отозвался за дверью приглушённый женский голос.

Юта выдвинула холодный, как лёд, засов, но дверь, как она ни дёргала за такую же холодную ручку, отворить не смогла.

- Замёрзла… Нажимайте оттуда! Сильнее! Сильнее!.. Вот так!

Наконец дверь со скрипом распахнулась, и Юта увидела девушку, закутанную в серый шерстяной платок так, что открытыми были только острый вздёрнутый нос да ресницы, длинные, заиндевелые, будто нарисованные мелом. И платок был разрисован мелом, особенно в том месте, где он прикрывал рот, и поднятый воротник шубы, и валенки…

В сени хлынул холод.

- Вы к кому? - спросила Юта, но, внезапно почувствовав озноб, ответа ждать не стала. - Заходите!

Девушка, шаркая ногами, прошла в переднюю и устало опустилась на скамейку, приставленную к печке.

Юта остановилась у двери, переспросила:

- А вы к кому?

Девушка не ответила и, как показалось Юте, хихикнула. Потом она опустила воротник, медленно стащила с ярко-розовых, одеревеневших рук варежки и, бросив их на лежанку, стала развязывать платок.

- Нет ли у тебя чашки горячего чаю? - спросила девушка, скидывая платок с головы.

- Таня? Ура! - узнав Таню Беляеву, закричала Юта и бросилась её целовать. - Ой, у тебя нос как ледышка! Ты озябла. Надо горячих щей, а потом на печку, там даже жарко.

- На печку не полезу, а щей хорошо бы.

- Сейчас! - Юта сбросила с себя телогрейку и шарф и на одной ноге поскакала на кухню.

Скоро оттуда донеслись лязг заслонки, стук ухватов.

- Ты к нам насовсем, Таня?

- Может быть…

- Ой, как хорошо! Тут так скучно! Девчонок совсем и нет. А мальчишки… что с ними говорить. Уж лучше с Волной. Знаешь, какая она умная! Всё понимает, даром что лошадь. А я знаешь как научилась ездить верхом? Почти как тот цыганёнок Мишка, помнишь? Только в седло сажусь чуть-чуть плохо. Дедушка говорит, что я ловкая, да не хватает у меня силёнок. Ничего… Последний раз я села совсем даже не плохо, только дедушка не очень-то хвалить любит… Хочешь, я и тебя научу? И совсем и не трудно. Правда, один разок я грохнулась. А я и не виновата… Мальчишки стегнули лошадь, она рванулась, я и не удержалась. Попробуй-ка, когда неожиданно…

Первую ложку щей Таня схватила с такой жадностью, что обожглась и поперхнулась. Кашляла она до слёз, кашляла и одновременно смеялась - вдруг ей стало тепло, весело, хорошо. Засмеялась и Юта.

- Побегу на завод, скажу нашим!

- Куда? Обожди! - Таня бросила ложку и, выскочив из-за стола, загородила Юте путь к двери. - Разве можно так… сразу? - И вдруг решительно заявила: - Я одна тут не останусь!

- Я же сейчас вернусь, - опешила Юта и присела на табуретку.

Таня улыбнулась, снова села за стол.

- Ты хоть расскажи, как вы тут живёте. Как Варвара Васильевна? Здорова?

- Все здоровы. Работаем на заводе. И я тоже… - Юта на миг замялась. - Это так… надо. Ты не думай…

- А немцы как? Лютуют?

- Вчера в соседней деревне у многих коров позабирали. Одну бабушку схватили за то, что она не хотела отдавать свою корову. Только у нас пока не лютуют. Которые караулят завод, меняются каждый день. Приезжают из райцентра на машине и отсюда уезжают на машине. В деревню заходят редко. Павел Петрович говорит, что комендант, наверно, не велел солдатам баловаться у нас. Комендант нажиться хочет, вот и… заграбастал завод и считает его своим. Он раза два сам тут был… Да! Ты знаешь, кто этот комендант? Тот фон-барон, который цыган расстрелял.