Анжелина Мелкумова - Дети капитана Тореодора

Бумм… трррах!..

Перед открытой калиткой ревел огромный фургон. В распахнутой пасти его стоял человек в зелёном комбинезоне, махал руками и кричал:

— Поднимай… Хватай… Пошёл! Боком, боком давай!

Несколько носильщиков — тоже в зелёных комбинезонах — выгружали из фургона большие картонные коробки.

— Осторожно! Осторожно! — скакал вокруг человек в синей джинсовой куртке и квадратных очках. — Там стекло!

Папа Лопушайло, догадался папа Мышайло. И с симпатией оглядел нового соседа. Папа Лопушайло был толстеньким и гладким — видно, любил покушать. Это было хорошим знаком.

Двое носильщиков протаскивали через калитку пузатый шкаф.

— Осторожно, ступеньки! — предупредил папа Мышайло, обеспокоенно всплеснув лапками. Но его никто не расслышал — такой стоял грохот.

Шкаф благополучно затащили в дом.

За ним из пасти фургона выполз диван — важный, бархатный, ярко-пунцовый. За ним, встав на бок, протиснулась широкая кровать. За нею — ещё три кровати поскромнее. Два ярко-пунцовых кресла в тон дивану. Шесть связанных между собой (и потому выглядевших несколько сконфуженно) ярко-пунцовых стульев. Ещё множество громадных коробок с непонятным содержимым. И, наконец, кухонная мебель — белый, как айсберг, холодильник, аппетитная плита (это парадокс: плита несъедобная, но почему-то выглядит аппетитно) и разной величины кухонные шкафы.

«Хорошие шкафы, — мысленно одобрил папа Мышайло. — Большие. И вместительные…» Он был очень доволен. Он был более чем доволен. Ему даже захотелось пожать папе Лопушайло лапу. Но, к сожалению, слишком велико было расстояние от террасы до калитки.

Бумм… трррах!..

Выгрузка продолжалась долго. Последним выкатился велосипед — худой, спортивный — и, недокатившись до крыльца, обессиленно прислонился к стене сарая.

Вот, кажется, и всё. Двери фургона захлопнулись. Люди в комбинезонах залезли внутрь, машина дрогнула и попятилась, отъезжая…

Папа Мышайло отряхнул лапки и послал чудесную улыбку всей своей мышиной семье, сгрудившейся у подвального окошка.

В этот момент из дальнего конца улицы послышался шум мотора.

У ограды затормозил белый автомобиль. Дверца распахнулась, и из машины вылезла женщина в обтягивающих джинсах и с объёмистой корзинкой в руках. А с заднего сидения спрыгнули мальчик в штанах до колен и девочка в длинном сарафане.

— Папа! Мы приехали! — Человеческие дети вприпрыжку помчались к дому.

«Ну какие лапочки», — умилился папа Мышайло, невольно сравнивая детей со своими старшими — Максом и Лизой. У Макса на шее было чёрное пятнышко наподобие «галстучка», а у Лизы — белоснежный «воротничок». Даже шерсть на голове у человеческих детей была такой же пепельной, как шкурка у его мышат.

«Да и, пожалуй, глазёнки такие же умные.» Папа Мышайло был в совершеннейшем восторге от новых соседей.

«Приятные, оч-чень приятные люди», — повторял он про себя, краем глаза наблюдая, как мама Лопушайло следом за детьми входит через калитку, ставит на землю свою объёмистую корзинку, откидывает решётчатую крышку и…

О, ужас!

Улыбка сползла с мордочки папы Мышайло, а усы встали дыбом.

Боже. Тревога. SOS.

Из корзинки, потягиваясь на ходу, выбралось лохматое чудовище.

Выбралось. Встряхнулось. Оглянулось. Зыркнуло глазами из-под косматых бровей по террасе (так что у папы Мышайло невольно дрогнули коленки). И, протиснувшись к крыльцу, потёрлось рыжим кошачьим боком о ступеньку.

— Ну, Одиссей, — мама Лопушайло потрепала кота по загривку, — обживайся, Одиссей. Тут твой дом.

…Быстрым шагом прошедши в свою нору-кабинет, папа Мышайло распахнул шкаф и вытащил оттуда ружьё. Оно было хоть и старое, но хорошее: стреляло сухим горохом и попадало исключительно в цель.

Затем из ящика письменного стола он достал старые погоны со звёздочками и нацепил на плечи. Папа Мышайло в молодости был не только спортсмаусом, но и капитаном внутренних мышиных войск. (Были ещё внешние мышиные войска, но он там не служил.)

И вообще, старая боевая кличка его была… позвольте… как же это… он и запямятовал… Ага! «Тореодор».

Сев в кресло на глазах у молчаливо взиравшей семьи, Тореодор перехватил ружьё и мрачно пригладил усы:

— Не-ет. Мы так просто не сдадимся. Мы ещё проучим этого бандита! Этому кровопийцу. Этому непрошенного самозванца. Этого… Одиссея.

«Кот — хищный безжалостный зверь, промышляющий почти исключительно убийством мышей. Мягкие подушечки на лапах позволяют подкрасться быстро и бесшумно… острые зубы и когти разрывают жертву на части… Перед актом убийства имеет обыкновение „поиграть“ с жертвой…»

— Перед актом убийства имеет обыкно… обыкно… обыкно… о… о…

Лиза так громко чихнула, что энциклопедия, покачнувшись, шлёпнулась на пол и захлопнулась.

Впрочем, Лиза не огорчилась. Подумаешь, кот. Дочь капитана Тореодора не боялась никаких котов. Она была уверена, что не побоится даже быка. Только подайте ей его сюда! Этого быка!

И она решительно развернулась, всем видом показывая, что в любой момент готова отразить любое нападение любого быка.

Но быка не было.

А был Макс. Который, оторвавшись от тетрадки, вопросительно глянул на сестру.

— И что там дальше — после «имеет обыкно» ?

— Вот что, — сказала Лиза. — Мне надоело, что уже третьи сутки нас держат взаперти. В конце концов, ведь не для того мы сюда переехали, чтобы вечно сидеть в норе?

Вопрос адресовался Максу, и тот, подумав, кивнул утвердительно.

— И не для того, — продолжала Лиза, — мы купили этот чудесный дом с этим чудесным садом, чтобы не иметь возможности прошвырнуться по кухне — и выбрать себе чего-нибудь вкусненького? Или покататься в саду на качелях? Или поплавать на досточке в бассейне? Или просто пограть под лопухом за сараем? А? Что ты об этом думаешь?

— Но, Лиза, — рассудительно ответил Макс. — Папа просил подождать. Ведь ты знаешь, «кот — хищный безжалостный зверь… мягкие подушечки на лапах позволяют подкрасться быстро и бесшумно, а острые зубы и когти…»

— Знаю, знаю, — поморщилась мышка.

— Вот когда папа проучит кота, тогда… — Макс развёл лапами, что означало: «Будь благоразумна. Всему своё время.»

— Ну и когда же оно наступит, это время? — осведомилась Лиза, нетерпеливо стукнув хвостом по пробке от бутылки, служившей ей табуретом. — Когда он его проучит?

— Ну-у… — Макс снова развёл лапами. — Может быть, завтра. Может быть, через неделю. А может быть, через месяц.

— А может быть, — заметила Лиза, — только тогда, когда мы уже станем взрослыми и нам больше не захочется ни кататься на качелях, ни плавать на досточке в бассейне, ни играть под лопухом.

Лицо Макса приняло озабоченное выражение.