Владимир Добряков - Не родись красивой…

— В семь рядков, пятьсот пятнадцать бисеринок. Видишь, по цвету подобраны.

— Презент на день рождения?

— Презент? — повторила я красивое слово. — Нет, сама себе подарила. Да такого в магазине и не увидишь. Средний рядок — красненький. Рубиновый.

— Как тот пион, — сказал Серёжа. — Ещё жив? Не выбросила?

— Что ты! Берегу! В расплавленный воск собираюсь окунуть. Чтобы на века.

— С тобой не соскучишься, — засмеялся Серёжа. — А я сейчас иду и думаю: обязательно позвоню. Твой номер на память выучил.

— Так долго учил? — не удержалась я от лёгкой иронии.

— На дачу ездили. А вчера в специализированный магазин ходил «Фототовары». Цветную плёнку купил. Обращаемую. Для слайдов. Она редко теперь бывает. Понимаешь, что это?

Я пожала плечами.

— Позитивное изображение получается. Не на карточку то есть, что в ателье делают, а на большой экран. Через проектор. Как в кино. Помнишь, смотрели?

— Такое не забудешь, стрельбы и трупов было полно.

— Зачем стрельба и трупы? Я же тебя стану фотографировать. Где-нибудь в парке, в красивом месте. Сядешь с цветами в руках, будешь улыбаться.

— Серёж, — печально сказала я, — ты слышал, что в нашем доме умерла бабушка Марья?

— Слышал. Там дверь пришлось вскрывать. С милицией и свидетелями, как положено.

— Она от голода умерла.

— Ну, не только от голода. Ей было очень много лет… Но всё равно, ужасно… Мы что, посидим? Или к дому пойдём?

— Где же тут сидеть?.. Пойдём домой.

— А я, правда, вот прямо сейчас собирался позвонить тебе. Можно бы в парк сходить. Там замечательные места есть. Пруд. Четыре белых лебедя плавают. Ивы на берегу. Для съёмки лучшего места не найти. Но сегодня… — Серёжа приподнял руку с часами. — Пожалуй, поздно. Вот завтра с утра… Ты не занята утром?

— Серёж, каникулы ведь. Дачи у нас нет. В лагерь теперь поехать — проблема.

— На цветной плёнке, при солнце — красота! Да на большом экране. Обалдеть! Нет, это надо видеть! Слайд есть слайд! Даже с видеокамерой такого эффекта не получается.

— А если тучи будут?

— Не будут! — тряхнул чубом Серёжа. — Не посмеют! А станут собираться — ты скажешь: «Тучи, тучи, прочь от солнца!» И уйдут. Стыдно же, просто грех обижать такую хорошую девочку.

— Серёж, ну зачем ты? Может быть, грех это — быть в такой день весёлым и счастливым. Я как подумаю: голодная лежала, руки скрестила на груди.

Серёжа нахмурил под чубом ровные, густые брови:

— Но и так ведь нельзя: будто мы не видим по телевизору, сколько беспризорных, несчастных, голодных, искалеченных. Бомбы рвутся, всякие террористы, убийства по заказу. А сколько беженцев, без кола, без двора, без пищи. И что ж, перестать улыбаться?

— Всё я вижу, Серёжа, но это где-то. Далеко. Не в нашем городе. А бабушка Марья здесь жила, на втором этаже. У неё даже корки хлеба не было. Пустой холодильник. И мне… вот честно, прямо стыдно — я оладушки как раз пекла. С мамой объедались. В сметану макали, с сахаром. Ну, разве не стыдно?

— Не согласен. Однозначно и категорически! — Серёжа энергично замотал головой. — Так, к сожалению, а скорее, к счастью, всегда было, есть и будет. Это закон жизни — здоровые и больные, бедные и богатые. Кто-то умирает, кто-то в эту же секунду родится. Вот плохо, что страна у нас бедная. В Америке, кто нуждается, получает пособие.

— И что, ждать, когда страна разбогатеет?

— Анют, ты классно сечёшь. Правильно. Нет другого выхода. А людей, конечно, жалко…

Мы уже подходили к дому.

— Так что, мы с тобой договорились? — спросил Серёжа и рукой чуть притронулся к моим волосам. — А для такого чуда, — добавил он голосом томным и ласковым, словно у рекламной девы в телевизоре, — фирма рекомендует превосходный шампунь «Wella».

Я была готова не на шутку обидеться:

— Серёжа, никуда с тобой я не пойду. Издеваешься.

— Аня, Анюта, Анюточка, ну прости. Больше не буду… Платье, кстати, лучше надеть какое-нибудь с цветами или в яркую клетку. Найдётся?.. Ох, какие же слайды выйдут!

Нет, с обидой ничего не получилось. Сказала, что есть голубое платье с белыми кружочками.

— Колоссально! Тогда лично распоряжусь, чтобы не было никаких туч, — сказал Серёжа. — Утром позвоню. Обязательно.

Я сделала сотни две лишних шагов: обошла дом с другой стороны. Почему-то не хотелось идти мимо подъезда с жёлтыми занавесками на втором этаже, где жила бабушка Марья, и… Возможно, и прав Серёжа: ведь кто-то в ту минуту и появился на свет… А погода… что ж, пусть она будет хорошая. Солнце, голубое небо — это же здорово.

Я сделала по меньшей мере три ошибки. Первая: не надо было заранее доставать голубое платье и гладить его. Вторая: не надо было мыть голову и расчёсывать волосы, которые, по словам Серёжи, достойны шампуня «Wella». И третья ошибка: надо было постучать по дереву, когда пожелала хорошей погоды. А я забыла, не постучала.

И все планы рухнули. Никакой прогулки в парк с прудом и лебедями. Никаких съёмок на цветную обращаемую плёнку. Испортилась погода. Дождь, правда, не шёл, но мог начаться в любую минуту. По низкому небу плыли нескончаемые серые тучи.

Я не знала, как к этому отнестись. Вроде бы что же тут хорошего, но странно — вздыхать и печалиться почему-то не хотелось. И как только я поняла, что в самом деле не переживаю, не расстраиваюсь, мне сделалось привычно легко и просто. А в парк ведь можно в любой подходящий день пойти.

Я сразу подумала о маме — сегодня воскресенье, ей некуда спешить, отдохнёт. И я не стану спешить… Только бы вот спуститься вниз, посмотреть на потолок…

В кухне я увидела маму, она резала на доске красные кулачки редиса, а горка резаного лука уже зеленела в тарелке.

— О, салатик будет! — сказала я и тут же поинтересовалась: — А укроп у нас есть?

— И без него сойдёт.

— Нет, мамочка, не сойдёт, — решительно возразила я. — В нём — витамины и запах такой хороший… А зеленью, ты же заметила, рядом с нашим магазином торгуют. Даже столы специальные поставили. Там и лук старушки продают, и укроп, и петрушку.

Я добилась своего — мама спросила:

— Может, тогда сбегаешь?.. Возьми пучок. Да поторгуйся.

— Это само собой. — Я побежала надевать туфли. Побежала, а минуту назад говорила себе, что не стану торопиться.

— Куртку надень! — успела сказать мама.

С нашего четвёртого этажа лифт спускался секунд семь или восемь. Вполне хватило времени, чтобы в сотый раз с досадой вздохнуть, глядя на стенку кабины, изуродованную гвоздём, — «Грила». Ничего не жалко ему. Изверг какой-то… Приехала.

Створки двери разошлись. Я шагнула вперёд, но прежде чем заметила белый потолок, увидела Гришку. Да что ж это такое?! В прошлый раз вышла подмести — он тут как тут. И сейчас. Будто нарочно поджидает. Ещё и улыбается. Фирмач несчастный!