Владимир Добряков - Не родись красивой…

— Привет, Анютины глазки! — весело подмигнул он. — Куда разбежалась?

— А тебе, Прошкин, какое дело? Иду, куда надо.

— Я думал: опять подметать вышла.

— Ты думал! Лучше бы соображал своей дурной головой, когда гвоздём в кабине царапал!

Наверняка никто другой не посмел бы бросить такие слова Прошкину, но я почему-то была уверена — мне это сойдёт с рук. И сошло — Грила только изумленно поднял брови, посмотрел долгим взглядом:

— Грубишь, Анютины глазки. Плохой у тебя характер. Кошку бы, что ли, себе завела или собаку.

— Ещё скажи — крокодила!

— Крокодила уже завела.

— Ага, в ванне держу! Воды в неё налила.

— Не в ванне, — мрачно уточнил Гришка, — в пятом подъезде.

До меня вдруг дошло: это он — о Серёже. Точно, на майке у Серёжи — крокодилова голова с разинутой пастью. Значит, видел, как вчера возвращалась с ним из магазина. Я не нашлась, что ответить, дёрнула плечами и вышла в дверь. Поёжилась — прохладно, однако. Умница мама, без курточки было бы совсем — бр-р… Взглянув на окно в первом этаже, я остановилась. Повернула голову к двери, послушала… Пожалуй, Гришка уехал на свой девятый. Я вернулась в подъезд. Кнопка вызова лифта светилась красным. Поднялась на три ступеньки и позвонила у дверей с почтовым ящиком.

Дедушка Леонтий не хвастался, говоря о хорошем слухе. Дверь почти тут же открылась.

— Доброе утро, дедушка, — сказала я. — Можно на минутку?

— Аннушка, да проходи, конечно!

Я потрогала висевшую на косяке цепочку.

— Ни-ни, не закрывался, — живо кивнул дедушка Леонтий. — Дежурил. Прямо как на посту. Могу доложить: вредитель не приходил. Видно, я не на шутку испугал его.

— Дедушка, в магазин иду. Сегодня холодно, можете простудиться. Что вам купить? Только сразу договоримся — мне подарков никаких не нужно. А то рассержусь и красивую стрекозу положу в ваш почтовый ящик.

— Ну ж, бедовая! — покрутил головой дедушка. — Как боевой командир… Ладно, от буханки ржаного не откажусь, а килограмм сахару купишь — совсем хорошо.

— Годится. Всё доставлю!

Во мне закипела энергия. Три ступеньки, десяток шагов до открытой двери, и — я во дворе. Ещё десяток шагов понадобилось, чтобы догнать Наташу. Она была в джинсах и куртке с поднятым воротником, а над головой держала зонтик.

— Привет! — улыбнулась я. — На Северный полюс собралась?

— Совсем наоборот — на Южный. Там же теперь зима, ужасный холод. — На щеках у Наташи засветились весёлые ямочки. Её шутка была мне по душе.

— А зачем тебе на полюс? Свидание с пингвинами?

— Это бы классно. А так просто деловая встреча. Обещали фломастеры со скидкой на двадцать процентов.

— Какие добрые пингвины, — сказала я. — И зачем же тебе фломастеры?

— Мои кончаются. А я люблю работать ими. Красный — расходы, синий — приход. Но главный, конечно, для меня цвет — зелёный.

Я ничего не поняла. Наташа с лукавой насмешкой посмотрела на меня.

— Не хлопай глазами. Моя должность — министр финансов. Да, Анюточка, министр уже целых четыре месяца. Когда в феврале мне исполнилось двенадцать, папа издал приказ: назначить министром. Веду домашнюю книгу учёта. Считаю на компьютере. Всё отмечаю в графах. В седьмой графе, между прочим, записываю зелёным цветом.

Вконец поражённая, я уже ни о чём не спрашивала. Хотя было ясно, что эта седьмая графа какая-то особенная. Не дождавшись моего вопроса, Наташа объяснила:

— В ней отмечаю свои доходы.

На этот раз я не смогла не изумиться вслух:

— Свои доходы?!

— А как же иначе, всякая работа должна оплачиваться.

Мне всё показалось так интересно, что пошла проводить Наташу на троллейбусную остановку.

— Значит, папа тебе выдаёт заработную плату?

— Естественно. И она зависит от того, как правильно и экономно спланируем семейный бюджет. Я тоже участвую в планировании.

— И сколько же ты получаешь?

— Это вопрос, Анечка, некорректный, но я отвечу: получаю нормально.

«Темнит, — недоверчиво подумала я. — Если нормально, то чего же в дождь собралась идти за дешёвыми фломастерами?» И я не выдержала, снова задала не совсем корректный вопрос:

— Двадцать процентов льготы — это ведь немного. Правильно?

— Естественно, сумма скромная. Только у папы твёрдый принцип: если не думать об экономии, то никогда не будешь обеспеченным человеком. Я папе доверяю, согласна с ним.

— А как считать, — спросила я, — если человек пошёл в магазин? Допустим, за хлебом. Это тоже работа?

— В принципе, да. Возьми почтовых работников. За доставку газет они берут дороже, чем стоит сама газета. То есть больше ста процентов.

— То на почте, — сказала я. — А если в магазин послала мама?

— В принципе, без разницы. Пусть не сто процентов заплатит, а меньше. Но у каждого человека должны быть свои деньги. Хотя бы на карманные расходы.

— Но ведь можно попросить.

— Каждый раз унижаться? Это глупо и несправедливо.

Я с удовольствием продолжила бы такой удивительный и неожиданный разговор, но вверху закачались провода, и за широким рефрижератором показались дуги троллейбуса.

— К универмагу еду, — закрывая чуть намокший зонтик, сказала Наташа. — Там, на площади, целый городок коммерческих киосков поставили. Некоторые товары можно дешевле купить. Учти.

К магазину я шла, не замечая дороги. Свои деньги… Вообще-то неплохо, удобно. Вон Серёжа тогда купил «Сникерс», потом спокойно достал из кармана деньги на билеты в кино. Может, и ветку пиона пришлось ему покупать… Конечно, если на тридцать-сорок рублей купить продуктов, принести их в сумке домой, то все деньги до копеечки, может быть, отдавать маме не обязательно… Или всё-таки… Ох, Наташа, как-то не сходится. Значит, купить хлеба и взять за это плату, проценты?.. Нет, даже смешно.

Вот и магазин. Рядом и торговцы зеленью. Мне понравилась старушка в белом платочке и с синими-синими, как васильки, глазами. У неё и укроп был вроде как зеленей, и сами пучки побольше. Торговаться я постеснялась, но всё равно с удовлетворением подумала, что у других торговок за такой пучок пришлось бы уплатить дороже… Вот и были бы свои деньги. А если взять ещё с дедушки Леонтия…

За хлебом пришлось постоять. Только что привезли тёплый хлеб, и продавщицы из деревянных лотков выкладывали на полки румяные батоны и ладные кирпичики ржаного. И в кондитерском отделе отоварилась не за минуту. Разве не работа? Если даже десять процентов — ого, какая сумма!

Потом, возвращаясь к дому, я отругала себя за такие мысли и подумала, что «министром финансов» мне не быть. Ни желания нет, ни подходящих данных. Решила и к дедушке не заходить, постучу, отдам в дверях и — к себе. Однако не получилось. Дедушка Леонтий за это время сменил рубашку и даже побрился.