Вильмос Корн - Мавр и лондонские грачи

Ленхен с облегчением рассмеялась:

– Ну, раз так…

«Да, если б не дядя Ангел, который всегда приходил на помощь, когда в доме не было самого необходимого, что бы они стали делать, боже ты мой!»

– Так я сейчас же побегу к бакалейщику, – весело сказала она, – не то он еще уйдет в церковь! Такому плуту надо молиться, чтобы не улизнули должники, но… – Она запнулась и поглядела на банкноту. – Нет, нельзя! Если Миллер увидит целый фунт стерлингов, он присчитает мне весь долг. А я могу с ним рассчитаться, только когда в доме появятся деньги покрупнее. Нельзя там брать кофе.

Мавр соображал.

– Я забегу на Оксфорд-стрит, в «Куин-Энн». Ресторатор человек покладистый, ради воскресенья он отпустит мне кофе.

Ленхен засомневалась:

– Но если он тоже захочет…

Мавр рассмеялся:

– Не беспокойся, Ленхен. Сейчас я у него в чести, он встречает меня с распростертыми объятиями. Весь долг погасил. Значит, так, часам к девяти я вернусь. Фредрик никогда не приходит раньше одиннадцати.

– А мне можно с тобой, Мавр?

– И мне?

Лаура и Ки-Ки умоляюще глядели на него. Мавр посмотрел в окно. Поднявшийся ветер разогнал дождевые тучи. Кое-где уже проглядывали клочочки голубого неба.

– Ладно! Allons! [12] Пошли! (франц.) – Он взял трость и шляпу, девочки уже ждали у двери.

– Не задерживайтесь! – крикнула им вслед Мэми. – Поскорее возвращайтесь, а я пока «косы заплету, их в порядок приведу…» – Она взяла гребенку и стала зачесывать на уши волнистые волосы.

Мавр с нежностью взглянул на ее отражение в зеркале и послал ему воздушный поцелуй. Секунду спустя слышно было, как он с детьми, грохоча, сбегал по ступенькам лестницы.

Ленхен громким вздохом облегчения отметила разом наступившую тишину.

– Ну, а теперь за дело! У нас осталось в лучшем случае три часа! – Она собрала постели и с поразительной быстротой превратила спальню в опрятную гостиную, где каждая вещь имела свое место. – Как это вам удалось до сегодняшнего дня сохранить приезд Генерала в секрете от детей? Просто удивительно!

Женни улыбнулась:

– Всего лишь чувство самосохранения, Ленхен! Мы с Карлом задержали две статьи. Последнюю нам пришлось несколько раз переделывать. Да я сама узнала только позавчера. Что есть какие-то новости, я сразу догадалась – уж очень Мавр был возбужден. Это всегда с ним бывает, когда Фредрик пишет, что приедет. От радости он никак не может сосредоточиться. Он хорошо знает, что и со мной творится то же самое, и поэтому нарочно скрывал. А потом, ведь это было не наверное. Мы не хотели понапрасну волновать детей.

– Дети совсем обезумели от радости. Трудно будет их утихомирить в нашей тесноте. Самое благое дело была бы прогулка в пустошь, – заметила Ленхен. – Но при такой погоде…

– Ах, Ленхен, ненастное воскресенье в городе с нашим Генералом лучше самого солнечного дня на воздухе! Как я рада за Мавра – он хоть отдохнет после всех неприятностей этой недели.

– Будто я не знаю!

Ленхен принялась за работу, и Мэми, даже не глядя на нее, знала, что все у нее сегодня спорится.

Для всей семьи наступал праздник, когда друг приезжал в Лондон.

Джо бежал по раскисшим от дождя переулкам Рукери, пока не добрался до пустыря с развалинами. Слышалось только унылое карканье черноклювых птиц. Грачи и вороны составляли такую же неотъемлемую принадлежность трущоб Сент-Джайлса, как палисадники и цветы в кварталах богачей. Джо в изнеможении опустился на камень. Наконец-то можно посидеть! Но дурнота не проходила. Это от голода. Что, если спугнуть грачей да отнять у них кочерыжку? Но при одной мысли об этом его сразу затошнило. Голод можно обмануть, надо только упорно думать о другом.

Как отец примет этот новый страшный удар? Это так мучило Джо, что он убежал от матери.

Джо любил отца, но не решался выказать ему свои чувства. Когда едва достигшего сорока лет Эдварда Клинга уволили и ему не удалось нигде устроиться на работу, он замкнулся в себе. А с тех пор как исчез Билли, он и вовсе перестал разговаривать. Разве что голову иногда приподнимет, когда Джо с матерью возвращались с работы. Джо огорчался: раньше папа всегда его подбадривал, всегда находил для него ласковое слово.

А сейчас отец день за днем сидит сгорбившись у окна, не выпуская из рук иголки, и латает поношенные штаны, куртки, платье жены и детей или штопает их рваное белье. Эту обязанность он добровольно взял на себя, чтобы хоть чем-то быть полезным семье, которой теперь приходилось его кормить. Он делал все очень аккуратно, как и любую работу, молча выслушивал похвалы жены, Мэри, но никогда не улыбался даже краешком губ. Ветошный портной – вот он кто, и, видно, останется им до самой смерти. Пока игла сновала сквозь гнилую, готовую вот-вот расползтись ткань, рот его с горечью сжимался и все резче обозначались морщины. Иногда он вставал, распрямлял ломившую спину и протирал глаза, всегда немного воспаленные еще от работы в прядильне.

Эдвард Клинг не жаловался, никого не обвинял. Он затаил свое горе в себе. Но за насупленным лбом шла напряженная работа. Мысль его вновь и вновь прослеживала пути, приведшие его из мрачного детства в эту мрачную каморку Грачевника. Так он сидел ежедневно, и, видя его хмурое лицо, дети редко решались с ним заговаривать.

Одному лишь Робину иногда удавалось вывести отца из оцепенения. Он задавал ему вопросы: «Ты, как чартист [13] Чартизм – революционное рабочее движение в 1836 – 1848 годах в Англии, ставившее целью добиться всеобщего избирательного права. По названию документа, в котором излагались основные требования рабочих, – «Народная хартия», – движение получило наименование «чартизма». , должен это знать». Втягивал его в споры. Подстегивал. Робин был полон энергии и надежд. Он часто говорил, что пора вступить на новый путь. Рабочим надо держаться друг дружки.

Джо слушал, не вмешиваясь. Он исподтишка наблюдал за отцом, когда Робин читал ему вслух какое-нибудь место из книжки или газеты. Там попадались трудные слова, и Робин всегда охотно их объяснял. Джо все ждал, когда же отец согласится со старшим братом, но почти каждый разговор кончался тем, что отец, безнадежно махнув рукой, говорил: «У нашего брата одна дорога – идти побираться…»

У Джо по спине волной пробежали холодные мурашки. Бесшумно падавший мелкий дождь промочил его до нитки. Он без сил прислонился к стене. Только не спать! Ведь ему надо все хорошенько обдумать. Может, еще что-нибудь удастся сделать. Но что?

Найти бы бумажник! И в нем целых пять фунтов. Вот бы здорово! Ему даже вдруг жарко стало. Да что там, хватило бы и трех фунтов или двух… двух самое меньшее… «Я отдал бы их маме». Джо так продрог, что лязгал зубами. Он сжал челюсти. «Надо где-то заработать. В Лонг-Экре живут богачи. Это от нас недалеко. Я мог бы сбегать куда с поручением. Но сегодня воскресенье. Да они и не больно-то любят раскошеливаться». Он презрительно сплюнул.