Лев Квин - Мальчишечьи тайны

Муся — молоденькая уборщица с маленькими любопытными глазками и стоптанными туфлями на босу ногу, подала Диме смятый кусок бумаги. На ней было нацарапано карандашом: «Финударника, 37. Ткачук. А. С.».

«Финударника, 37» оказался покосившимся деревянным домишком с запыленными подслеповатыми окнами. Дима никак не мог найти вход. Он постучал в одно из окон. Через минуту отворилась еле заметная калитка в дощатом заборе, в ней появился мужчина в кителе. Одна его рука была в черной перчатке и без жизненно висела вдоль туловища.

— Ко мне? — щурясь, спросил он.

— Мне нужен Ткачук А. С. Я по поводу портфеля, — пояснил Дима.

— А, так это ты… Заходи, чего стоять под дождем…

Внутри дом был таким же запущенным, как и снаружи. В комнате, где, очевидно, жил этот мужчина, царил беспорядок. Возле окна стоял стол с остатками еды, рядом — неприбранная кровать. На ней лежал Димин портфель.

— Вот, бери, — сказал Ткачук. — Просто не пойму, как я обознался.

Он взял у Димы свой портфель, открыл его здоровой рукой и нахмурился:

— Так дело не пойдет, брат. Здесь было двести рублей.

— Ох, простите! — спохватился Дима. — Я, наверно, положил их не в то отделение.

Ткачук вытащил из другого отделения деньги и заулыбался:

— Точно… Выходит, ты честный парень… — Он пододвинул Диме стул. — Садись, чего стоишь.

Они разговорились. Оказалось, Ткачук только недавно в этом городе. На фронте он потерял руку и чуть ли не два года лечился в госпитале — все не заживала культя.

— Купил вот эту развалину. Получу ссуду — починю, покрашу. Все будет поприличнее… А там и работать устроюсь. Эх, и истосковался я по работе!

— А у вас какая специальность?

— Я, брат, дома сочиняю… Архитектор.

— Что вы говорите! — обрадовался Дима. — У меня папа тоже был архитектором — он школу строил на проспекте Октября. Там теперь научно-исследовательский институт. Вероятно, вы видели. Трехэтажное здание, с колоннами… Я тоже хочу стать архитектором, — сказал он.

— Постой, постой, — Ткачук пристально взглянул на Диму. — Твой папа строил школу на проспекте Октября?.. Послушай, ты не Дима Павликов? Сын Валентина Егоровича?

Дима вскочил со стула:

— Вы знали папу?

— Знал ли я Валентина Егоровича? — рассмеялся Ткачук. — Погоди минутку.

Выдвинув ящик стола, он вытащил оттуда бумажник, порылся в нем и показал Диме небольшую фотокарточку.

— Узнаешь?

На Диму смотрел веселоглазый человек в военной форме и с орденом Ленина на груди. Его отец! Такой же портрет, только намного увеличенный, висел в их комнате.

— Моему фронтовому другу Антону Сергеевичу, — громко прочитал Ткачук надпись на оборотной стороне фотокарточки.

— Вы… вы были с ним вместе? — задыхаясь от волнения, вымолвил Дима.

Ткачук улыбнулся, своей единственной рукой потрепал Диму по волосам. Потом стал рассказывать.

Да, он служил вместе с Диминым папой. Они были в одной роте. Рядом шагали по дорогам войны, ели из одного котелка, накрывались одной шинелью… Хлебнули горя, что и говорить… А что еще так сближает людей, как боевая дружба! Вот и стали, как братья. А потом этот страшный бой с десятью танками. Он оставил там свою руку. А Валентин… Валентин погиб смертью героя.

Дима жадно ловил каждое слово. И хотя Антон Сергеевич, в сущности, ничего нового не сказал, ему казалось, что он отчетливо видит изрытое снарядами поле, ломаную линию окопов, фигуру отца с гранатой в руке, озаренную багровым отблеском пылающих вражеских танков… Он слушал фронтового друга своего отца, живого свидетеля его подвига! Слезы выступили у него на глазах…

Антон Сергеевич, замолчав, устало провел рукой.

— Ой, как хорошо, что я познакомился с вами! — воскликнул Дима. — Пойдемте скорее к нам. Мама уже, наверное, дома. Она так обрадуется вам, так обрадуется… Идемте же!

Но Ткачук покачал головой.

— Нет, брат, нет… Я приду к вам, обязательно приду, — сказал он, заметив на лице мальчика недоумение. — Но только потом, когда придет мой багаж. Хорошо?

— Хорошо, — упавшим голосом произнес Дима. И тут же подумал: а при чем здесь багаж?

— И еще о чем я тебя попрошу: не говори ничего Марине Савельевне — так ведь, кажется, зовут твою маму?.. Понимаешь, у меня сохранились записные книжки отца. Я должен отдать ей. А они идут в багаже… Как получу, приду к вам… Еще денька два-три. А пока пусть это будет нашей с тобой тайной. Ладно?.. Нет, ты, наверное, не выдержишь, проговоришься…

— Ничего я не скажу, Антон Сергеевич.

— Знаю я вас, мальчишек… Мне уже жаль, что рассказал тебе. Я ведь хотел, чтобы все это было для мамы сюрпризом.

— Я ничего не скажу, — повторил Дима и плотно сжал губы. — Клянусь вам памятью отца, если вы не верите!

— Верю, верю, — улыбаясь, замахал рукой Антон Сергеевич. — Ну и характер, весь в Валентина… Заходи ко мне завтра, после школы. Почаевничаем тут с тобой, потолкуем… Кстати, у тебя в портфеле лежала бумажка со странной надписью: «Ньясаленд». Это, кажется, страна такая? Ты уж извини меня, но любопытство захватило.

— Я записал, чтобы не забыть…

Дима рассказал про треугольную марку. Антон Сергеевич выслушал его, не прерывая, а затем сказал:

— А ведь я тоже когда-то филателией увлекался. Где-то и альбом должен быть… Значит, жду тебя завтра…

Назавтра Дима застал Антона Сергеевича за уборкой. Одетый в старую потертую шинель, он подметал двор. Одной рукой это было не так-то легко делать — пот градом струился с его лица.

— Я помогу вам, — предложил Дима.

— Нет уж, брат… Я все делаю сам, — ответил Антон Сергеевич. — Мне надо так натренировать свою руку, чтобы она работала за две… Иди в дом, посиди, я сейчас…

В комнате на этот раз был относительный порядок: стол накрыт газетой, кровать застлана. А на стене в рамке без стекла висела картина с розовощекими бородачами в зеленых шляпах на переднем плане.

— «Трофеи наших войск», — весело подмигнул Диме Антон Сергеевич. Он уже возвратился со двора и вытирал руку о полотенце не первой свежести. — Садись за стол. Обедать будем.

Дима из приличия стал отказываться. Но когда на столе появилось розовое сало, банка мясных консервов, сыр, нарезанный толстыми ломтями, копченая селедка — он сразу почувствовал голод. Это было здорово: складным ножом резать сало прямо от большого куска, черпать ложкой консервы из банки… На Диму пахнуло дымом походных костров.

— А говорил «не хочу», — рассмеялся Антон Сергеевич, когда все припасы исчезли со стола. — Ну что ж, попьем чайку.

Видно, он был большим любителем чая. Хлебал его с блюдца. Выпил одну кружку, другую… А Дима больше налегал на конфеты.

— Теперь уберем со стола, — сказал Антон Сергеевич.