Владимир Добряков - Две строки до востребования

На этот раз (через полчаса собирались отправиться на экскурсию в цех) Костя слушал очень внимательно, добросовестно разглядывал схему и что-то, кажется, начал понимать. Наконец он попытался наморщить лоб, отчего лишь приподнялись пушистые брови, и, помотав головой, изрек:

— Не получится. Это сделать невозможно.

— Ты так думаешь? — озабоченно, словно перед ним сидел опытный инженер, спросил Киселев-старший.

— Факт! — подтвердил Костя и ткнул пальцем в схему. — Смотри. Вот датчик в этом месте измерил вашу полосу и увидел, что она плохая. Ну, скомандовал он валкам, что надо, валки исправились. Хорошо. А сколько за это время бракованной полосы уже получилось? Ага! Ведь сказал, как скорый поезд летит она.

— Гляди-ка, — приятно удивился Аркадий Федорович, — самую сердцевину ухватил! Верно: в этом вся закавыка. Только, дорогой мой скептик, и мы не лыком шиты! Думаем эту закавыку перехитрить. Датчики поставим как можно ближе к валкам. Тогда они мгновенно и будут реагировать, вернее, управлять. Как, например, шофер за рулем. Разве он ждет, когда машина в кювет съедет? Не ждет. А беспрерывно чуть-чуть руль подправляет.

— Правильно! — сразу поняв про руль и шофера, обрадовался Костя. — Тогда все в порядке! Чего же вы не сделаете?

— О, если бы так просто, — вздохнул Аркадий Федорович. Посмотрев на часы, он сказал: — Без пяти девять. Дискуссию мы в цехе продолжим. Живьем, как говорится, увидишь… Что-то Гриши нет. Как он человек — аккуратный?

Вопросик! Сразу не ответишь. Костя вспомнил, как Гринька требовал долг, усмехнулся:

— Если про свою выгоду, то аккуратный, не забудет.

Отец с интересом взглянул на него.

— Ну-ну, — кивнул он, будто приглашая сына к откровенности.

Но Костя ни о чем таком, разумеется, говорить не стал.

— Я схожу за ним, — с излишней торопливостью сказал он. — Вдруг в самом деле забыл?

Смущение сына не ускользнуло от внимания Аркадия Федоровича. «И здесь не все так просто, — подумал он. — Здесь и схему не нарисуешь…»

Сначала Костя постучал негромко, а потом — сильней. Но дверь никто ему не открывал. Неужели разминулись? Может, пока он на лифте ехал, Гринька по лестнице спустился? Костя уже снова собирался юркнуть в лифт, но все же для верности постучал в третий раз. И сразу услышал шаги.

Гринька стоял на пороге одетый, в штанах и рубашке, а вот лицо у него было совершенно сонное, и рыжие густые волосы лохматились во все стороны.

— Привет! — сказал Костя. — Ты спал, что ли? Я барабанил, барабанил — хотел уходить.

Странно вел себя Гринька. Как на заморское чудо, пялил на Костю глаза, потом облизнул губы и выговорил:

— Здорово.

Вернувшись в комнату, Гринька с недоумением оглядел на себе штаны, рубашку.

— А электроэнергию экономить надо. — Костя повернул выключатель. — В лифте у вас плакат висит: «Экономьте каждый киловатт-час энергии».

— Это я одетый, значит, спал? — удивился Гринька.

— Да ты что, никак не проснешься? — Костя показал на будильник. — Видишь, сколько времени! Это еще на пять минут у вас отстают. Давай умывайся скорей, и пошли.

— Куда пошли?

— Память проспал, да? На завод. Папин цех смотреть. Стан «2000».

Гринька нахмурился, увидел валявшуюся под столом кастрюлю и торопливо заглянул за ширму. Кровать матери, как и вчера, была застелена. На тарелке лежали кружочки колбасы, стояла бутылка. Гринька прошел к дивану, сел и тупо уставился в пол.

— Эй, эй! — подергал его за рукав Костя. — Я же специально зашел за тобой. На девять часов договаривались, а ты…

— Обожди, — поморщился Гринька. — Дай сообразить…

— Чего соображать! Идти надо. Папа ждет.

— Папа… — Гринька растянул в кривой улыбке губы. И вдруг оживился: — Слышь, Кисель, а я вчера пьяный был!

— Что? — не поверил Костя.

— Напился, говорю! — Метнувшись за ширму, Гринька появился оттуда, держа бутылку. — Могу угостить. Хочешь?.. Не хочешь, значит. Не надо. А я выпью.

Вина было на донышке, глоток, не больше, и Костя понимал, что от этого глотка ничего страшного с приятелем не случится, но вид бутылки, запрокинутой над его напряженным и каким-то жалким лицом, и то, что он услышал минутой раньше, — все это вызвало у Кости какое-то неприятное чувство. Захотелось тут же уйти. Но он пересилил себя и сказал:

— Будет тебе. Умойся лучше и причешись. И пойдем.

— Я не пойду. — Гринька все еще держал пустую бутылку в руках.

— Но ты обещал; И знаешь, как там интересно! Стан — целый километр. А лист как автомобиль летит. Папа с учеными хитрую штуку такую изобретает. Чтобы лист не портился. Я сначала никак не мог понять, а потом схему отец изрисовал…

— Что ты заладил — отец, отец! — Гринька шагнул за ширму и бросил бутылку матери на кровать. Повторил сердито: — Отец! Будто у одного тебя отец. У меня, что ли, нет? Тоже есть. Не хуже твоего. Инженер-строитель. Институт кончил. А здоровила! Бабушка рассказывала: мешок с картошкой на плечи взвалит и хоть бы что, идет посвистывает… Карточку сейчас достану. Посмотришь. — Открыв терцу тумбочки, Гринька вынул оттуда толстый роман Гюго «Отверженные», открыл обложку и, подцепив ногтем отклеенный снизу листок, стал осторожно вынимать фотографию.

— Ого, запрятал! — улыбнулся Костя. — От каких воров?

— Запрятал, значит, надо… — Гринька наконец извлек карточку, протянул Косте. — Ну? — И ревниво посмотрел на приятеля.

— Законный! — одобрил Костя. — А ты похож нашего… Глаза. И подбородок такой же.

— А вот как написал. — Гринька перевернул снимок. — «Моему дорогому сыну Григорию. От папы». На день рождения мне прислал. Когда семь лет исполнилось.

— А где он сейчас?

— «Где, где»… Далеко… Это мать во всем виновата, — глухо добавил Гринька. — Точно. Она виновата. У нее тоже карточка такая есть. Здесь лежит. — Он вытащил из буфета альбом и, раскрыв на последней странице, сразу нашел что искал. — Видишь: такая же карточка. А глаз нету. Дырки. Ножницами выколола. Во какая! Крест-накрест перечеркнула. — Гринька положил альбом на место.

Костя сочувственно вздохнул, а что сказать, как утешить — он не знал. Подождал немного и опять посмотрел на будильник.

— Может, пойдем, а? Поглядим этот прокатный стан.

— Нет, не пойду, — помотал головой запечалившийся хозяин.

В этот момент раздался негромкий стук в дверь, и каждый из ребят подумал о своем. «Мать, — подумал Гринька. — Наверно, ключ вчера забыла». «Отец, — подумал Костя. — Не дождался, сам решил зайти».

Тот и другой ошиблись. У порога стоял Вавилон. Он вошел в комнату и сказал:

— Привет молодежи!

Гринька растерялся, даже на приветствие не ответил. До самой шеи залился румянцем. Костя понял, что он здесь лишний.

— Я пошел, Гринь, ладно? — Ощущая на себе внимательный из-под темных очков — взгляд худощавого высокого парня, Костя тихонько выскользнул за дверь. Спускаясь в лифте, он с уверенностью подумал, что это и есть Вавилон, о котором Гринька не раз таинственно намекал. Конечно, он сразу же узнал его. Высокий, в тех же очках, только вместо кожаной куртки — рубашка полосатая. Узнать-то узнал, а вот зачем Вавилон приходит к Гриньке — это загадка…