Владимир Добряков - Что берешь в дорогу

К Сережке Вадим приходил ради Люды. Сережкина пятиэтажка и сиреневый дом Люды имели общий двор. Обычный городской двор, в меру зеленый, с песочным ящиком, который посещали главным образом представители кошачьего племени. Ребятишки для своих игр предпочитали полосу асфальта, тянувшуюся вдоль газонов. Пожалуй, наиболее привлекательным местом была беседка в центре двора. Под крышей из белой жести, затененная кустами акации, беседка словно приглашала зайти в нее. И Сережка, бывало, говорил:

— Айда посидим. Хохму расскажу — трупом ляжешь!

«Хохмами» Сережка был начинен, как бывалый двоечник шпаргалками на экзамене. И рассказывал мастерски. Тем не менее Вадим, послушав немного и посмеявшись, обычно тянул приятеля к турнику. Этот немудреный и единственный в Сережкином дворе спортивный снаряд не пользовался популярностью среди мальчишек. Неважнецкий был турничок: столбы расшатаны, труба заржавела. Кто прельстится таким! Может, и Вадим не обратил бы внимания на это убогое сооружение, если бы не одно обстоятельство: отсюда (не то что из беседки) был хорошо виден крайний балкон на четвертом этаже.

В первый раз, когда он, не убоявшись испачкать ржавой трубой джинсы, оседлал перекладину, ему невероятно повезло: прямо на его глазах блеснуло стекло той самой балконной двери и показалась Люда. На ней было зеленое платье. Во все годы учебы Вадим видел ее лишь в коричневой школьной форме. А тут — зеленое платье.

Он бы хоть до вечера сидел на жесткой, малоудобной трубе и пялил глаза на балкон, однако, полив из красного чайника цветы в деревянном ящике, Люда скрылась за дверью. Да и Сережке наскучило торчать в беседке. Пританцовывая, насвистывая, он подошел к турнику:

— Ну показал. Умеешь. Чемпион! Слазь, потрясную хохму расскажу… Ух, джинсы-то извозил! Хорошо — наши, а если бы фирма?..

О Люде Вадим и раньше часто думал — в школе и дома. Но лишь тогда, в восьмом, увидев ее на балконе с чайником, он вдруг воспринял ее как-то иначе, по-новому. И удивился: ведь все о ней, кажется, знает, до мелочей изучил — как сидит в первом ряду за четвертой партой, слева от него, как в свете окна золотятся завитки волос возле шеи, как застыли чуть изогнутые копья ресничек, словно охраняют ее большие глаза от новой какой-то опасности. И знал, как ходит она, как говорит, слушает, отвечает урок, пишет на доске, как сердится и смеется.

А вот нет, оказывается, не все знает. У нее зеленое платье есть. И красный чайник, из которого поливает цветы. А что она еще делает дома? Наверное, подметает. И моет посуду. А как у нее в комнате? Какие вещи? Где уроки делает? Где спит? На диване? Или на раскладушке? Комната ведь одна. Раньше еще и отец там жил. Он умер, когда Люда в четвертый класс ходила. Тогда, зимой, она несколько дней не появлялась в классе. Он это хорошо помнил.

В школе Вадим ничем не показывал своего особенного внимания к ней, никто не имел повода подхихикнуть над ним или нацарапать на парте «Вадим+Люда=?». Даже безымянной записки не мог послать. Может, и решился бы, но… было же год назад, в седьмом классе, то второе сентября, когда на большой перемене вдруг затеялась веселая, разудалая игра — девчонки и мальчишки бросались друг в друга сухими и легкими сосновыми шишками. Было тогда тепло и светило солнце. Ах, лучше бы не светило оно, лучше бы шел дождь. Тогда не помчались бы как сумасшедшие на школьный двор, не кидались бы шишками. Он же в нее метил, в Люду. И, кажется, именно он попал…

Никак не мог Вадим послать ей записку, даже безымянную.

А вот к Сережке Крутикову, которого за болтливость и шумный нрав не уважал, ходить пристрастился. Но всякий раз спешил вытянуть из комнаты во двор.

— Голова от твоих джазов гудит. — И брал Сережку за руку, пробовал крепость мускула. — Жидковато. Погуляем? Для бицепсов не магнитофон крутить, а «солнышко» на турнике.

В каждый такой приход Вадим открывал что-нибудь новое для себя. То опять замечал ее на балконе — одетая в джемпер, читала книгу. Вадиму очень хотелось, чтобы увидела его. Широким махом прямых ног он выносил тело наверх, замирал над перекладиной. Нет, не смотрит. Книга ее больше интересует. В другой раз стал свидетелем такой сценки. Стоя на лавочке, Люда пригибала ветку дерева — доставала забравшегося наверх котенка. Тот истошно мяукал, цеплялся когтями за кору. Рядом смеялись ребятишки, подавали советы. А расхристанный вертлявый парнишка лет шестнадцати в матросской бескозырке с лентами кричал, размахивая палкой:

— Людка, брось ты его! Слышишь? Я сам! Одним ударом сниму!

Оторвав котенка от ветки, Люда спрятала его под курточку и спрыгнула со скамейки.

— Пожалела, — без злости сказал парнишка. — Гляди, снайперский удар! Левый глаз прищуриваю, огонь!

Палка, брошенная им, без промаха шарахнула по консервной банке, валявшейся шагах в десяти.

— И в него бы кинул? — поглаживая притихшего котенка, спросила Люда.

— Шуток не понимаешь!

— Твои шутки, Витька, всей улице известны!..

И еще с подружкой видел ее — полненькой девчонкой, не иначе как с великим трудом натянувшей на себя спортивное трико. Было тогда под вечер, тихо. Они играли под высоким облетевшим кленом в бадминтон. Толстушка наверняка сгоняла вес — так усердно бегала, прыгала и махала ракеткой, что желтые листья с шумом разлетались из-под ног. Глядя на раскрасневшуюся пышку, Вадим улыбался. Он с радостью подумал о том, что и Люде, приходится нелегко. Вон как подпрыгнула, отступила на шаг, теперь кинулась вперед. Играет! А ведь в седьмом классе, после больницы, ее до конца учебного года освободили от физкультуры. А сейчас на площадке носится. Значит, можно, разрешили, здорова. Этому Вадим радовался больше всего.

И праздником был для него день, когда в Сережкином дворе не просто увидел Люду, а говорил с ней. Она сама подошла.

— Глебов, привет! — с удивлением сказала Люда. — Гляжу: опять ты. Зачастил к нам. Чего это?

— На тебя, красавицу писаную, посмотреть! — хихикнул Сережка.

Крутиков и не догадывался, как близок был к истине. И вполне мог бы в следующую минуту кое-что смекнуть — до того приятель его растерялся, но где было Сережке выжидать, присматриваться! Его новая шутка помогла Вадиму справиться с собой:

— Гуляй, гуляй, Белова, дальше. Видишь, человек к олимпийским играм готовится!

— Да неужели? — У Люды было хорошее настроение, и шутку она приняла.

— Не верит. Вадь, так и быть, покажи ей сальто-мортале по-японски.

Теперь уж Вадиму ничего не оставалось, как изображать чемпиона. Сальто делать не стал, зато рывком подтянулся и, оставив левую руку, секунд десять повисел на согнутой правой.

— Только четыре человека в Союзе делают это упражнение, — лихо соврал Сережка. — Да в Японии двое. Теперь и он научился — Вадим Глебов, наш одноклассник. Поняла?