Владимир Добряков - Что берешь в дорогу

— Не хочешь на меня посмотреть, какая была маленькой?

— Потом, Людок. Обязательно посмотрим. Обязательно. — Виталий обернулся к письменному столу. — А вот здесь, значит, ты учила уроки?

— Да, — радостно кивнула она, — за этим самым столом. Только, конечно, не в этой квартире. Раньше мы жили в другом микрорайоне. Не слышал — Аптекарский переулок?

Про Аптекарский он не слышал.

— Ну как же, — огорчилась Люда, — там Комсомольский парк, молодой еще, деревья несколько лет назад посадили, за ним — Дёмкинские пруды. Наши ребята на плотах катались. Даже паруса натягивали, из простыней… Ты хоть в парке-то был?

— Заходил как-то, но прудов не видел.

— И двадцать девятую школу не знаешь?

Виталий пожал плечами.

— Десять лет в ней проучилась. Хорошая школа… — Люда умолкла, ее серые глаза смотрели на темное окно грустно, не мигая. Виталий снова было потянулся к ней — обнять, но Люда, все еще пребывая в прошлом, в воспоминаниях, с печалью сказала: — Как все недавно было и как все уже далеко. А были уроки, контрольные, сочинения, экзамены, столько волнений. Друзья были. У нас в классе отличные ребята учились.

О ребятах Виталию тем более неинтересно было слушать.

— А квартира у вас очень даже приличная. — Приоткрыв дверь, он выглянул в переднюю. — А там вторая комната?

— Да, — кивнула Люда. — Мамина. Сначала они вдвоем с бабушкой жили. А прошлой зимой бабушка умерла. Очень давно болела.

— А это, значит, твоя? Личная? — Виталий внимательно оглядел комнату. — Метров четырнадцать будет. Или поменьше?

— Не меньше. Ровно четырнадцать.

— Глаз — алмаз! — похвалил себя Виталий.

— Действительно, — согласилась она. — Почему ты не пошел в политехнический? Стал бы инженером-строителем.

— А для чего? — пожал он плечами.

— Дома строить.

— В домах, Людочка, жить надо.

— Но сначала кто-то должен их построить.

— Вот кто должен, тот и построит. Для меня главное — спорт.

— Но строить, по-моему, тоже интересно. Красивые дома, с хорошими квартирами, с большими и светлыми кухнями. В нашей прежней квартире кухонька была такая, что только двоим и повернуться. Жир со сковородки на обе стены брызгал.

— А здесь? — спросил Виталий.

— Сам увидишь. Чай будем пить сейчас.

— Значит, большая и светлая, — заключил Виталий. — А солнце светит утром, часов до двенадцати.

Люда с удивлением скосила на него глаза:

— Странно, все угадываешь.

— Абсолютно! Высоту, размер, вес. Вот, пожалуйста… — Виталий резко наклонился, выбросил вперед руки, и в ту же секунду Люда оказалась в воздухе. И ойкнуть не успела. В его крепких руках она вдруг ощутила себя беспомощной и маленькой. И еще захлестнули радость, волнение, и были они сильнее стыда. Рукой обняла его за шею и, кажется, первая, потянулась к его губам…

— Уф! Чуть не задохнулась! — ошалело рассмеялась она. — Совсем с ума сошел!

Виталий поправил узел галстука с искристыми блестками и возвел глаза к потолку.

— Итак, продолжаем эксперимент: за граммы не ручаюсь, а килограммы — пожалуйста: пару кеге сбросим на туфли, на кофту, на джинсы, на все прочее… Остается шестьдесят пять чистого, голенького веса.

Люда до ушей залилась стыдливым румянцем. «Что это я, — подумала испуганно, — совсем потеряла голову».

А Виталий не выглядел смущенным.

— Ну, — пытливо спросил он, — как мое обследование?

— Почти угадал, — сухо ответила она.

— А все-таки?

— На килограмм ошибся.

— Больше, меньше?

— Больше.

— Это без джинсов?

И вдруг словно форточку распахнуло прохладным ветром — стало неуютно и зябко. Тревожно подумалось: как еще мало знает его. И, перестав дышать, вся напрягшись, вероятно, и оттого, что понимала — не спросить уже не сможет, Люда проговорила, глядя куда-то в сторону:

— Виталий, я хотела бы узнать… Ты часто… Ну большая, в общем, у тебя практика таких обследований?

— Обиделась? — Виталий виновато улыбнулся и взял ее за руку. — Глупенькая, я же люблю тебя.

Рука его была теплая и большая. И ласковая. Ом уже гладил ее плечо, шею.

— Понимаешь, девочка, я люблю тебя.

Она кивнула:

— Да, ты уже неделю повторяешь это.

— И всю жизнь готов повторять. А ты, Людочка, этих слов, между прочим, еще не сказала.

— А разве можно их говорить «между прочим»?

— Хорошо подсекла! — засмеялся Виталий. — Правильно: не все яблоки созревают в одно время… Ладно, я подожду. Я терпеливый. — И он взял ее вторую руку.

— На вопрос ты так и не ответил, — напомнила Люда.

Он оставил ее руки, отошел к окну, взглянул на желтоватую россыпь огней улицы.

— Я не мальчик, Люда. Армию отслужил. На четвертом курсе института. Посчитай: сколько получается? В мае будет двадцать четыре. Как говорится, зрелый возраст. Если скажу, что никем до тебя не увлекался, — не поверишь. Честно признаюсь: было… А вот такого, чтобы мог сказать, как сейчас тебе говорю, что всю жизнь готов повторять о своей любви, такого небыло. Это честно. Веришь?

Не верить Люда не хотела. Все ее существо протестовало против этого. Да и какие были причины не верить? Конечно, были у него увлечения, может, даже любовь. Естественно, такой видный парень. Пусть, было. Но теперь-то любит ее. И говорит об этом. А то, что она не сказала тех слов, — значит, в самом деле, время не пришло. Но если по правде, то сказать хочется. Очень. Только ведь и страшно. Слово-то какое необыкновенное, удивительное — «люблю». Никогда, никому такого не говорила, ни в школе, ни в училище. Хотя… Может, и было кому. Тому же Вадиму Глебову, например. Особенно в десятом когда учились. Видела же — глаз с нее не спускает. А как смотрел в театре, когда подарила свою карточку… Только Вадим был молчалив, держал все в себе. Не то что Виталий. Он в прошлое воскресенье как признался, что любит, так сто раз уже повторил. Но разве плохо, что повторяет? Наоборот, очень хорошо. Как музыка звучит.

Люда на цыпочках подошла сзади к Виталию и подула в его густые каштановые волосы, чуть пахнувшие сладковатым одеколоном.

Виталий обернулся так порывисто, что она вздрогнула и невольно отшатнулась бы, но Виталий не дал — обхватил за плечи и, видя, как испуг на лице девушки сменился радостью, кажется, снова готов был вскинуть ее на руки, однако в ту минуту в дверях показалась Татьяна Ивановна:

— Людочка, все на столе. Проходите.

Принимать гостя на кухне ни мать, ни дочь не стыдились. Этим летом Татьяна Ивановна «совершила подвиг» — достала шесть, ящиков узорчатой чешской плитки с розовыми цветочками и, вспомнив свою давнишнюю профессию, чуть не полные две недели отпуска посвятила кухне. Клей «бустилат» и ее умелые, охочие до всякой работы руки преобразили кухню. На работу Татьяны Ивановны приходили любоваться соседи по лестничной площадке. А когда месяц назад Люда на первую свою зарплату купила в магазине «Электротовары» люстру с расписной треугольной тарелкой, сама подвесила ее к железному крюку в центре потолка, то из кухни просто уходить не хотелось.