Владимир Добряков - Что берешь в дорогу

Бывает, что от иного человека доброго слова не дождешься. Виталий был не из таких. Он и стены, выложенные плиткой, похвалил, и белые подвесные шкафчики для посуды. Понравилась и люстра, лившая сверху желтоватый свет. А узнав, что Люда лично повесила люстру и провода сама же подсоединила (не сдержалась Люда — похвастала), Виталий сначала и верить не хотел.

— Чего особенного! — притворяясь равнодушной, пожала плечами Люда. — В школе проходили. Параллельное включение, последовательное.

— А провода изолировать не забыла?

— Представь, не забыла, — в тон ответила Люда. — Синей лентой замотала. Подсохла немного, но ничего, держится. Лента еще от папы осталась. В ящике, вместе с его инструментами.

Тут Виталий вздохнул. И очень к месту, потому что и Люда, и Татьяна Ивановна вдруг запечалились. А вздохнув и помолчав сколько положено, Виталий кашлянул в кулак и солидно, по-крестьянски сказал:

— Да-а, нужда всякого научит. Трудно, конечно, вам. Дома у нас батя так говорит: изба без мужика — что телега без лошади.

— Вы разве не из города, Виталий? — с удивлением спросила Татьяна Ивановна.

— Нет, только четвертый год здесь. Из Хомутовки мы. Пеньковский район. До самого призыва в армию жил там. И школу тамошнюю кончал. А что, не похож на деревенского?

— Да как-то не очень, — чистосердечно призналась. Татьяна Ивановна. — Хотя ведь деревня уже не та.

— Абсолютно с вами согласен, — кивнул Виталий и сел рядом с Людой на стул. — О телевизоре не говорю, почти в каждом доме светится. Автомашин только в нашей Хомутовке — десятка полтора по дворам стоит. В домах городские удобства понаделали. Сейчас париться в печку никто не полезет. Про молодежь и говорить нечего. Недавно Верку Ожегову возле универмага встретил. Через два дома от нас жила. Сама бы не окликнула — и не узнал бы. Джинсы за двести пятьдесят рэ, сапоги югославские, на «манной каше», волосы ниже плеч, губы коричневой помадой намазаны. А только на втором курсе учится, в кооперативном техникуме…

За столом Виталий сидел свободно, не сутулясь, не скупясь на улыбки. Рассказывая, он обращался в основном к Татьяне Ивановне, но Люду это не обижало. Какая там обида! Радость переполнила ее. Приснилось бы такое полтора месяца назад, до того вечера, когда после работы она ехала в троллейбусе и на Кировской вошел в вагон модно одетый парень, с белозубой улыбкой и румянцем на круглых щеках. Три остановки не спускал с нее глаз. А потом придвинулся ближе и тихо спросил:

— Девушка, откуда вы такая? С какой планеты? Или вы из другой Галактики?

Он не был пьян. Брезгливо отодвинуться от него она посчитала неудобным. Хотя и отвечать на подобные вопросы было, конечно, нелепо. Она ожидала — правда, не очень желая того, — что парень сам наконец отстанет.

А воркующий голос снова звучал над ухом:

— Если вы земная, то обязательно из сказки. Кто вы — Белоснежка, Золушка, сестрица Аленушка?..

— Молодой человек, — послышался за его спиной голос, — предъявите билет.

Билет он взять не успел. Люда это хорошо помнила — как вошел в троллейбус, так и уставился на нее. Даже пожалела парня. Получается, что из-за нее попал в неприятность.

— Ваш билет! — строго повторила женщина.

— Знаете, — сказал тот, — меня надо простить. Первый раз в жизни настоящую принцессу встретил.

— Ну вот что, гражданин принц! Мне эти сказки рассказывать нечего. Платите штраф!

— С удовольствием, — улыбнулся парень и достал из кармана зеленую трешку. — Хватит?

— Тоже мне принц! — оскорбись его улыбкой, буркнула суровая контролерша и сунула парню квитанцию.

Так и познакомились. Полтора месяца назад. Приснилось бы ей тогда, что этот парень скоро будет сидеть у нее дома, в уютной кухне, пить чай, улыбаться ее матери, рассказывать о своей родной Хомутовке, — ни за что не поверила бы.

И вот он, Виталий, рядом, большой, сильный, любящий. Да еще и шалун: под столом осторожно касается ногой ее колена.

— А скажите, Татьяна Ивановна, — взяв с подноса поджаристую пампушку, спросил он, — вы работаете бухгалтером в городском управлении архитектуры?

— Четырнадцатый год. А до этого — строителем. В бригаде отделочников. — Татьяна Ивановна обвела взглядом стены и потолок кухни. — Работа нелегкая, грязная, а вспоминаю с удовольствием. От краски, бывало, дышать нечем, глаза слезятся, а нам все нипочем. Иной раз и песню затеем. Что значит молодость!

— А почему же стали бухгалтером?

— Получилось так… Может, и не надо было уходить. Работа нравилась, заработки хорошие. Всегда премия. А вот как-то заболела однажды, Миша, то есть муж мой, и настоял, чтобы сменила профессию. Послушалась. Кончила курсы бухгалтеров. С тех пор и работаю.

— Все в управлении архитектуры?

— Там, — грустно подтвердила Татьяна Ивановна.

— И что, не нравится? — уловив ее тон, спросил Виталий.

— Как вам сказать… Цифры, цифры. Сметы, отчеты, баланс. Целый день с бумагами.

Слушал Виталий очень внимательно. Люда удивилась про себя: неужели ему все это так интересно?

— А чем ваше управление вообще занимается? — снова задал вопрос Виталий.

— О-о, — польщенная вниманием собеседника, протянула Татьяна Ивановна, — дел много. От людей, просителей, жалобщиков — дверь не закрывается. Известно: строительство жилья. Самая больная проблема. И не только жилья — магазины, кинотеатры, больницы, выставочный зал художников. А снос старых домов! Тут уж волнений, споров, слез…

— И гаражи в вашем ведении?

— Гаражи-то? Еще бы! С ними тоже хлопот и хлопот. Иные так за квартиру не бьются, как за место для гаража.

Под столом Люда вновь почувствовала, как нога Виталия придвинулась к ее ноге. И не робко, будто невзначай, коснулась колена, а прижалась крепко и, кажется, надолго. Люда замерла, вся ушла в это прикосновение, в тепло, в тихую и тревожную радость.

«Завтра все-таки расскажу Ольге, — подумала она. — А то нехорошо получается. До этого про все говорила, советовалась, а тут — как воды в рот набрала…»

О том, что Виталий должен был прийти к ней домой, Люда в самом деле ничего Ольге Храмцовой не сказала. Прежде всего из-за того, что была на нее обижена. Призналась ей неделю назад, что Виталий объяснился в любви, а Ольга будто вовсе и не порадовалась за подругу. Не по-доброму раздула ноздри тонкого, заметно смотревшего в сторону носа и фыркнула:

— Знакомая песенка! Держись, девка. Теперь танком попрет.

— Как это… — Люда хотела повторить ее слово «попрет», но не смогла — слово показалось грубым, с каким-то стыдным смыслом.

— Или не поняла? — удивилась Ольга. — А ну, глянь на себя… — Она кивнула на узкое, с отбитым уголком зеркало, блестевшее возле деревянной планки с дюжиной гвоздей, где обычно висели их белые рабочие халаты. — Глянь — как булка ситная. На всякого аппетит нагонишь. Вот Виталик твой и запел про любовь. Так, думает, скорей дело сладится.