Сергей Баруздин - Рави, Шаши, Снежок и другие

Я бросил вещи в юрте.

- Ну вот и хорошо, - сказал мне Василий Иванович. - Однако, не пожалеешь!

Он вышел со мной из юрты, захватив вместе с хлыстом «Сцидолу» - радиоприёмник.

Я не успел удивиться, как из соседней юрты вышел его друг Николай Егорович Илькани - тоже со «Спидолой».

Здесь я спросил:

- И вы с радиоприёмником?

- А как же без последних известий? Никак, однако, нельзя, - сказал Николай Егорович Илькани. - Надо знать, что и где происходит. Мы, коряки, очень любим радио. А когда в Петропавловск прилетаем, то и телевизор. Интересно!

У коряков фамилии свои - коряцкие, а имена русские: вот и Василий Иванович, и Николай Егорович. Раньше коряков звали только по фамилии. Имён у них вообще не было.

Сейчас коряки гордятся, что их называют по имени-отчеству.

Мы вышли из юрт, и олени, оказывается, уже ждали нас.

Сотни, а может быть, тысячи оленей. Одни с рогами - ветвистыми и очень красивыми, другие - с подобием маленьких рогов.

Олени внимательно и чутко смотрели на нас.

Мне показалось, что глаза у них были влажные и чуть грустные. Но сколько глаз я мог увидеть! У двух-трёх оленей, а их было - море. И море это задвигалось, зашевелилось, увидев своих хозяев.

- Х-х-хы! - взвизгнул Василий Иванович и взметнул своим хлыстом.

- Э-о-а! Х-х! - повторил Николай Егорович.

Олени рвались в тундру и только ждали сигнала.

Мы пошли с оленеводами вслед за стадом. Два оленевода работали, а я, увы, брёл за ними. Никакой власти над оленями у меня не было.

Потом мы не раз садились отдыхать. Олени копытами, рогами и просто мордой разгребали снег. Его было много, и олени порой закапывались в снег до ушей, чтобы добыть мох.

Мы шли с Василием Ивановичем и Николаем Егоровичем вслед за оленями.

Наконец Василий Иванович сказал:

- Однако, и нам поесть надо.

- А как же олени? - спросил я. - Не уйдут?

Бригадир хитро улыбнулся и включил свой приёмник

«Спидолу» на полную мощность.

- Смотрите, однако. Теперь не уйдут!

Мы сидели, подстелив оленьи шкуры, на каком-то снежном бугорке. Рядом - кусты непонятной растительности, а дальше - сопки, а где-то олени, которых даже не видно…

Николай Егорович тоже включил свою «Спидолу» на полную мощность.

Такой музыки я ещё не слышал. Два радиоприёмника гремят.

- Олешки сейчас придут, - сказал Василий Иванович.

- Обязательно придут, - добавил Николай Егорович. И ещё сказал: - Да вы, однако, смотрите…

Со всех сторон к нам двигались олени. И с рогами, и без рогов. И совсем молодые. Теперь я уже понимал, что олень с большим деревом красивых рогов над головой - это самец, олень с малым кустом - самка. Ну, а детей отличить было несложно: ростом поменьше и рога короче…

Олени шли на нас и смотрели удивлёнными ласковыми глазами.

- Однако, радио, ох как любят, - сказал Василий Иванович.

- Неужто именно радио? - спросил я.

Николай Егорович сказал:

- Они музыку, однако, любят, а слова не очень. Когда слова свои, людей, которых они знают, - одно. Когда по радио - никак не принимают…

Мы сидели на оленьих шкурах на снегу. Обед так обед. В тундре гремела музыка - два радиоприёмника. Олени стояли рядом и подходили к нам, и губами, большими тёплыми губами облизывали наши руки. Но главное - смотрели на два маленьких серо-чёрных ящика, из которых лилась музыка.

- Николай, - сказал Василий Иванович своему другу, - ты, однако, свою «Спидолу» выключи. А то две музыки сразу…

Илькани выключил свой приёмник. Княв прибавил громкости в своём.

Олени ещё ближе подошли к нам и стали лизаться, как ласковые кошки.

- Однако, правильно, Николай, - сказал Кияв, - я тебе говорил.

Мы обедали. Ели сырую оленину и рыбу. Пили чай.

- Пурга начинается, согреться надо, - говорил Василий Иванович.

Теперь уже один радиоприёмник передавал музыку.

- Я свой спрячу пока, - сказал Илькани. И положил большую «Спидолу» в вещевой мешок.

А олени бродили возле нас, слушая радио. Олени с большими рогами - целыми деревьями над головой - и с малыми. Глаза у них были влажные, грустные. Мне так казалось, когда по радио звучала музыка Чайковского.

- Они любят радио? - спросил я Василия Ивановича.

- Любят музыку мои олешки, - сказал Кияв. - Такую, как сейчас. Хорошая музыка! Однако, смотрите…

Он переключил свою «Спидолу» на другую программу. Кто-то что-то говорил по этой программе.

Олени вроде бы удивились. Посмотрели на нас. Глаза были всё те же - большие, влажные и чуть грустные. Посмотрели и постепенно стали отходить от нас.

В тундру побрели - по своим делам. Мох искать… Потом я много раз проверял: любят олени музыку, но только хорошую. А слов не терпят, даже если эти слова нам, людям, кажутся важными.

Было это в декабре в Монголии. В декабре в Монголии ясно и очень холодно. Небо голубое, без единого облачка, а мороз за тридцать - только без ветра.

Мы возвращались из далёкого путешествия.

Нас трое - шофёр, старенькая «Волга» и я.

Друзья задержали нас. Стало уже темнеть. Звёзды выступили на посиневшем небе. Мы торопились. До селения - районного центра - добрых двести километров.

Дорога хорошая. По припудренному снежком песку, прихваченная моровом, она не хуже асфальта. Песок, снежок и сопки. То подъём, то спуск. То опять подъём и опять спуск.

Пятьдесят, сто, сто пятьдесят километров, прыгая и трясясь, проехали благополучно.

Но вот машина встала, и мотор её заглох.

Кругом степь, сопки и звёздное небо над головой. Месяц - в стороне.

Шофёр сбросил меховые рукавицы и открыл дверцу.

Лютый морозный воздух обдал нас.

- Сейчас посмотрю… Заело что-то…

Монголы хорошо говорят по-русски.

Он открыл капот машины и долго возился в моторе, и дул на руки, и вновь возился.

Я вышел из машины.

Шофёр почти окостеневшими от мороза руками продолжал копаться в моторе, наконец сказал:

- Пошли назад, погреемся! Холодно!

Мы нырнули в кабину, совсем уже остывшую, и тихо дрожали.

- А до селения далеко? - спросил я.

- Не очень, - сказал шофёр. - Пятьдесят или чуть больше километров, а если по сопкам, то покороче можно… Тридцать будет. Сейчас согрею руки, опять попробую. Заведётся!

И он пробовал. И не раз. Согревался. Снова пробовал.

Неожиданно впереди засветили фары. Машина! Явно машина!

Машина - а это был грузовик, я уже заметил, - шла по соседней проторённой по степи и сопкам дороге.

Наш шофёр бросился куда-то вниз, под откос, и, скатившись по снежному склону сопки, остановил грузовик. Они - два шофёра - о чём-то говорили. Потом шофёр грузовика, не выключая мотора, направился вместе с нашим шофёром к нашей старенькой «Волге». Путь был тяжёл - подняться на сопку, по которой идёт наша дорога.