Владимир Разумневич - Степная радуга [Повесть-быль]

— Об чем речь! Мы уж постараемся! — возликовал Вечерин.

Гришка Заякин забежал вперед, схватил руку Кадилина, поднес к губам:

— Спаситель вы наш, Ефим Васильевич… Сердце разрывается от благодарности… Да мы ради вашей светлости…

Кадилин осторожно убрал руку, сказал великодушно:

— Хлеб-соль платежом красна. Общее дело вершим. Успеем еще друг дружку отблагодарить. А пока…

Он замолк, услышав гулкий звук над головой.

— Грома вроде не должно быть, — встревоженно глянул вверх Кадилин. — Небо-то как стеклышко.

В воздухе совсем низко что-то треснуло с шипением, сверкнуло синеватыми искрами. Образовалось кудлатое белесое облачко. Оно повисело недолго и развеялось, как дым.

— Шрапнель разорвалась, — определил Кадилин. — Уж не Шкарбанов ли пристреливается? Наша разведка разузнала, что он с конницей в Злобинку собирался. Не должно быть, чтобы пробился. Оборона там крепкая…

И еще один орудийный раскат пронесся над рощей. Стреляли со стороны Злобинки. Черный пучок взрыва выметнулся из кустов совсем рядом, на лесной опушке. Кадилин, а за ним и все остальные выбежали к дороге, где, поджидая офицера, ерзали в седлах кавалеристы. Кадилин навел бинокль на далекий Матвеев курган, двугорбый хребет которого маячил за иргизной излучиной, над зеленой поймой Злобинских лугов, и увидел на самой вершине гаубицу. Жерло ее смотрело прямо на него. Батарейцы суетливо, по-муравьиному метались по кургану то вверх, то вниз, подносили снаряды.

— Выгодную позицию избрали, мерзавцы! Мы у них как на ладони. — Кадилин озабоченно обернулся к Акиму Андрияновичу. — Ситуация осложнилась. Кто мог подумать! Стоит нам в село торкнуться — красные следом бросятся, откроют пальбу. При их подмоге комбедовцы ваши сразу духом воспрянут. И пойдет — куча мала. Так что не будем гусей дразнить. Выждать придется. Шкарбановцы не сегодня-завтра покинут Злобинку. Вот тогда мы к вам и нагрянем, справим победоносный пир. Емельянов сказывал: у Калягина во дворе оружие спрятано. Пошебаршите там, пока беднота не захапала. А мы тем временем главного ревкомовца за жабры потрясем. Дорога на Горяиновку открыта, сам бог путь указывает. А утречком, на свежую голову — к вам. На хлеб-соль. В Яру есть где разгуляться — много ты мне адресочков-то большевистских накидал! Ни одного не обойдем.

Попрощавшись с красноярцами, Кадилин сел на лошадь, крикнул взводу:

— По коням!

На Матвеевом кургане грозно гаркнул новый пушечный выстрел. Земля на дороге вздыбилась, окуталась густой серой наволочью.

Когда пыльное облако осело, кулаки увидели в придорожной канаве тарантас. Передок его был разворочен взрывом. Рядом валялось колесо с перебитыми спицами, а под ним в запыленной траве чернела поджаристая корка непочатого калача.

Только-только Калягин ступил на крыльцо ревкома, как, откуда ни возьмись, перед ним блаженный Юшка с книжкой в руках. Глаза блуждающие. Крючковатый, дрожащий палец тыкался в раскрытую книгу, как куриный клюв, выискивающий зернышко в груде мусора.

— Опасность великую пророчит Акулина-праведница в число тринадцатое, — суетно тряс Юшка лохмотьями рукава, указывая в конец страницы, где стояла названная цифра. — Поостеречься вам надобно, Архип Назарович, делатель добродетели. Из мрака степного идет на вас сатана Кадилин с воинством нечестивых.

Архип Назарович усадил встревоженного Юшку на ступеньку рядом с собой и стал успокаивать:

— Не расстраивайся, Юшка. Не так страшен черт, доложу тебе, как его малюют. Обломаем мы Кадилину рога. Вот увидишь! Пошарь-ка получше в талмуде своем Много у тебя там чисел всяких. Найди для меня самое счастливое!

— Найдено было Акулиной-праведницей число это благостное, но невидимым крестиком оно в книге помечено. Тщатся кулаки употребить насилие жестокое супротив семей добродетельных красноярских. Утром нынешним в кущах заиргизных, мимо коих путь Акулины-праведницы простирался, черным вороном каркала стая сатанинская Акима Вечерина. Хлебом-солью привечали Кадилина-дьявола, злоумышлие строили…

— Дуняшу-то известил об этом?

— Доложено ей обо всем узнанном. А теперь вот возле обители вашей провести намерен дня остаток. При затмении ночном в обратную сторону красноярскую указан путь Акулине-праведнице.

— Что-то ты, Юшка, доложу тебе, все по ночам да по ночам бродишь. Словно филин.

— В полуночный час недремлющему оку многое видится.

— Будешь в Яру, Юшка, поклон Пелагее моей передай. Скажи, мол, жив-здоров муженек — того и ей желает.

— Акулина-праведница обитель вашу никогда стороной не обходит… Ну, а теперь мне пора к здешним хозяевам благопристойным, где странницу Акулину усладить предписано пищей телесной…

И, вспугивая батожком пыль на дороге, побрел сгорбленный Юшка через улицу. Архип Назарович посмотрел ему вслед и вздохнул. Грустно и тревожно стало ему. Молча прошел мимо часового в кабинет, тяжело сел за стол и разложил перед собой бумаги, приготовленные для подписи. Неожиданно затрещал телефон.

— Предревкома Калягин слушает, — Архип Назарович прижал трубку к уху. — Откуда звонят?

— Из Злобинского Совета, — ответил хрипловатый бас. — Здравствуй, товарищ Калягин! Шкарбанов беспокоит. Не забыл, поди?

— Как забудешь! — оживился Архип Назарович. — Помню, помню. Вместе, Семен Дементьич, потели над прокламациями в Балакове. Какая же нелегкая в Злобинку занесла?

— Контру из села выкуривал.

— И как — выкурил?

— Без единого выстрела.

— А я взрыв в степи слышал. Из Злобинки палили. Только что от одного странника узнал, что Кадилин с войском по нашей степи гуляет…

— Точно. Затем и звоню. Наши батарейцы засекли его конницу за Иргизом, ну и припугнули слегка. Беляки деру дали. Беспокоюсь, как бы по Горяиновке не ударили. Как у вас там?

— Все будто спокойно.

— Значит, в другую сторону сиганули… Ну, а ты-то лично как? Здоров ли? Что пишет зятек с фронта?

— Обещается вот на побывку приехать. Ждем… А на здоровье не обижаюсь. Давно забыл, Семен Дементьич, каковы пилюли на вкус. Здоровому лечиться — наперед хромать научиться, так, кажись, говорится? А я сызмальства хромой. Так что все болячки позади, и новая хворь — тьфу, не сглазить бы! — не пристанет. Позавчера вон племянничек мой, Мишка Емельянов, полную обойму на мою персону истратил. И, доложу вам, ни единой царапины! Только дверь в избе слегка покарябал, паршивец. Думал ответным подарочком племянника угостить. Да где там! Его и след простыл…

— Легко, значит, отделался. А я за ним еще в Балакове охотился. И тоже — осечка. А теперь, выходит, в отчий угол гадить уполз этот блудный кот! Тропинки тут узкие, может, и столкнемся где-нибудь. Не обознаться бы — по его звериным следам бегал, а в рожу не заглядывал. Каков он обличьем-то?