Владимир Разумневич - Степная радуга [Повесть-быль]

— Обличье что надо! Первым красавцем в селе слыл. Лицо, что яичко, гладкое и долговатое. Рост гусарский, а вышагивает по-матросски, вразвалку. С пушком, с душком и нос на вздержке. По-орлиному смотрит! Ежели и есть какая особая примета, так это родинка на щеке.

— Родинка, говоришь? Уж не его ли…

В трубке вдруг послышалось урчанье, и связь оборвалась. Архип Назарович стал отчаянно крутить ручку телефона и дуть в трубку. Наконец гул затих. Послышался знакомый шкарбановский басок:

— Теперь-то слышишь меня?.. Вот я и говорю, сцапали мы тут одного. С родинкой. В Балаково скакал. Лет ему эдак где-то за сорок…

— Года как есть сходятся.

— Так-то оно так, но по документу выходит, что Егор он, а фамилия — Орлов.

— Трутни горазды на плутни, у них уверток, что в лесу поверток. Любой документик могут состряпать.

— Упирается, сукин сын. Финтит. Хорошо бы вам очную ставку устроить…

— Могу подъехать, Семен Дементьич.

— Сделай любезность.

— Непременно прискачу, Семен Дементьич! До скорой встречи!

Архип Назарович повесил трубку. Собрал со стола разбросанные бумаги и спрятал их в железный ящик. Вышел на крыльцо. Предупредил дежурного:

— Если кто из ревкомовцев спрашивать будет, скажешь — ускакал в Злобинку. Часа через два-три буду.

Из конюшни он вывел гнедого мерина, по кличке Сокол, напоил его из ведра и, оседлав, поскакал со двора.

Дорога в Злобинку пересекала украинский поселок, шла дальше изгибами вдоль закамышелого ильменя и полого спускалась к Малому Иргизу. На мосту Архипу Назаровичу встретились два пожилых мужика с винтовками. Один из них сразу же признал председателя волостного ревкома и стал объяснять, как проехать к Шкарбанову:

— Скачи прямо. А как выскочишь — будет улица. Завертывай вправо… В ста шагах от угла — флигелек с выбитыми стеклами.

— Уж не дом ли Чугунова? — догадался Калягин. — Знакомый адрес.

— Точно. Там теперь наш штаб. Хозяин-то к Чапаю ушел…

Шкарбанов встретил его во дворе. Они обнялись, поцеловались, как давние друзья, и Шкарбанов, оказывая уважение гостю, сам разнуздал его коня, бросил охапку лугового сена в колоду и пробасил приветливо:

— Пусть жует на здоровье! И нам пожевать не мешает. Аккурат к обеду подоспел. Так что — милости прошу к нашему шалашу!

В горнице за дубовым, без скатерти, столом сидело четверо. Шкарбанов познакомил Архипа Назаровича с каждым. Оказалось, что это ближайшие его соратники: комиссар отряда, начальник штаба, командир разведки — степенные, уже в годах люди — и молоденький писарь в накинутом на плечи сером затасканном пиджаке. Шкарбанов подмигнул писарю:

— А ну-ка, Алеша — друг хороший, тащи на стол свой давешний улов! Поглядим, чем нас Иргиз одарил?

Писарь повесил пиджак на стул и побежал на кухню. Возвратился с жареным сазаном на сковороде. Сазан был порезан на толстые куски. Потом писарь еще раз вышел из горницы. Принес блюдо, наполненное зеленым луком, свежими огурцами и ломтями ржаного хлеба.

— Чем богаты, тем и рады, — сказал Шкарбанов, усаживая Архипа Назаровича рядом с собой. — Угощайся! А Леше в благодарность за жареху придется всем нам сообща невесту в селе подыскать. Вдвоем-то они, поди, нам еще и не такого сазана словят!

У смущенного писаря запылали уши. Но расположением командира, судя по всему, он был польщен — выбрал для него из сковороды самый жирный кусок.

Гости остались довольны рыбацкими и кулинарными способностями писаря. Особо отблагодарили его за холодный, ядреный квас, который Леша вынес для них из погреба.

— Пообедали славно, — сказал Шкарбанов, обтирая рукавом мокрые усы. — Теперь примемся за дела… Ну-ка, начштаба, распорядись привести задержанного… А тебе, товарищ Калягин, пока лучше не показываться. Спрячешься за занавеску. Послушаешь наш задушевный разговорчик и сам поймешь, когда выходить надо.

— Пожалуй, верно, — согласился Архип Назарович. — Не знаешь броду, негоже лезть в воду. Разведать не мешает.

Он шагнул за занавеску. Леша убрал со стола все лишнее, смахнул тряпкой крошки и разложил свои писарские принадлежности: разлинованную тетрадку, облезлую чернильницу и ручку с крепко привязанным нитками металлическим перышком на конце. Сел на стул и стал ждать.

Начальник штаба привел пленного. Архип Назарович выглянул из-за шторы. Сразу же узнал Михаила Емельянова, хотя тот и стоял к нему спиной.

— Ну-с, господин задержанный, на этот раз, надеюсь, не будешь ломаться и назовешь свою настоящую фамилию? — спросил Шкарбанов, стоя за склоненной спиной писаря. — Предупреждаю — за брехню словишь пулю в лоб.

Емельянов отвечал с обидой:

— За что ж вы меня, товарищ начальник, господином-то обзываете? Рабочему человеку противно такое слышать. Я же вам еще давеча сказал — в Балакове котельщиком служу. Мы в затоне судна всякие чиним. И вас, коли память мне не изменяет, как-то у пристани приметил. Вы с парохода мешки на спине таскали. Одной мы с вами рабочей веревочкой связаны, одной дорожкой к светлой жизни движемся. Пошто ж вы на меня напраслину всякую возводите? А еще командир красного войска! Постыдились бы! Советская власть горой за рабочего человека стоит, а вы его унижаете, расстрелом грозитесь. Нехорошо, товарищ начальник, право слово! Как же можно рабочему брату да и не доверять! Еще раз, положа руку на сердце, говорю, как есть на самом деле — сроду, с пеленок материнских Егором Орловым кличут. На кой шут мне другая фамилия! Своя громкая… Отпустили бы подобру-поздорову. Дома баба с мальцами, чай, заждалась…

«Бает, рассыпает, что погодой посыпает. Артист! Унять пора», — подумал Архип Назарович и распахнул занавеску.

— Здравия желаю, ваше благородие штабс-капитан Емельянов!

Тот резко обернулся. Архип Назарович увидел его лицо, мертвенно бледное, с дергающейся родинкой на щеке.

— Что ж умолк-то? — спросил Шкарбанов. — Али язык присох?.. Принеси-ка, Леша — друг хороший, штабс-капитану водички. Пусть промочит лживое горлышко.

Писарь принес стакан воды, подал Емельянову. Штабс-капитан пил, захлебываясь. Рука у него тряслась, и вода с подбородка стекала на распахнутый ворот косоворотки, на пиджак, на брюки, неряшливо заправленные в затоптанные мужицкие сапоги. Допил до конца и, успокоившись, поставил стакан на стол. Заговорил несколько иным, надменным и холодным голосом:

— Зачем надо было устраивать эту комедию? Здесь не место играть в прятки. Постыдно.

— Гляди ж ты — сам цирк учинил, а на нас сваливает! — усмехнулся Архип Назарович. — Мастак! И в театре, поди, такого не сыщешь. Ловко байки слагать навострился! И одежонку, гляжу, с чужого плеча напялил. Будто и впрямь рабочий класс! Одна беда — нутро не того цвета. Кот Евстафий покаялся, постригся, посхимился, а все мышей во сне видит. Так и ты — под светлым обличием грязные мыслишки.